Константин Сергеевич Аксаков родился 29 мая 1817 года в селе Ново-Аксаково Оренбургской губернии. До девяти лет он прожил в патриархальной тиши отцовского имения. Лишь в 1826 году его отец, писатель С. Т. Аксаков, вместе со всей, к этому времени уже довольно разросшейся семьей переехал в Москву.
Первоначальное образование Аксаков получил в деревне, в доме родных. Много времени уделял воспитанию своего старшего, сына-первенца сам С. Т. Аксаков. Внутри семьи царила та атмосфера взаимной любви и уважения, которая создавала чрезвычайно дружественный характер отношений между взрослыми и детьми. Летом 1832 года К. Аксаков в течение двух месяцев провел в Подмосковной М. И. Погодина, в его пансионе, где занимался под руководством Ю. И. Венелина. А в августе того же года Аксаков успешно сдал экзамены в Московский университет и был зачислен на словесное отделение.
По свидетельству Аксакова, он мало почерпнул знаний из профессорских лекций, но много вынес из университетской жизни. Попав в студенческую среду, Аксаков сразу окунулся в атмосферу серьезных умственных интересов. Поэзия и философия, история и эстетика - таков был духовный мир, в котором жила университетская молодежь. И пожалуй, больше всего увлекалась она философией. М. П. Погодин вскоре после поступления Аксакова в университет заметил "опасную" перемену, происшедшую с его бывшим воспитанником. В его дневнике появляется тревожная запись: "Неприятнейшие известия о Константине Аксакове, который с ума сходит от самолюбия... Новое направление. Толкует о философии. Действительно может причинить вред". {Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, т. 14. СПб., 1891, стр. 307.}
Уже на первом курсе Аксаков через Дмитрия Топорнина познакомился со Станкевичем, который был двумя курсами старше. Почти каждый день у него Собирались друзья: Иван Клюшников, Василий Красов, Виссарион Белинский и другие. Знакомство с этими людьми, которое вскоре переросло в дружбу, оказало существенное влияние на духовное развитие Аксакова. Многим был обязан он и некоторым профессорам университета - особенно Н. И. Надеждину, М. Т. Каченовскому.
вместе с тем существенны для понимания внутреннего мира автора и того круга молодых людей, в котором он жил. Некоторые из этих стихов печатались в "Телескопе", "Молве", позднее - в "Московском наблюдателе"; они обратили на себя внимание читателей и вызвали положительные отзывы Белинского.
Летом 1835 года Аксаков закончил университет и 28 июня этого года "за отличные успехи и поведение" был утвержден кандидатом отделения словесных наук.
После окончания университета мало что изменилось в условиях жизни Аксакова. Он продолжал писать стихи, изучать историю и немецкую философию, особенно Гегеля. В тихой, внешне безмятежной жизни Аксакова были свои коллизии, порой даже очень драматические. Серьезным душевным испытанием явилось вспыхнувшее в нем глубокое чувство к его двоюродной сестре Марии Карташевской, проживавшей в Петербурге. Умная и образованная девушка была постоянным корреспондентом Аксакова. Их переписка, почти целиком сохранившаяся, является интереснейшим документом духовной жизни русской молодежи 30-х годов прошлого века. Мать девушки - сестра писателя С. Т. Аксакова (та самая, которая послужила прототипом героини его повести "Наташа") и отец ее - Григорий Иванович Карташевский, бывший некогда воспитателем С. Т. Аксакова в казанской гимназии, - категорически воспротивились роману, который начал завязываться у молодых людей. Им запрещено было встречаться, даже переписываться.
Летом 1838 года Аксаков совершил пятимесячную поездку за границу. Он побывал в Германии и Швейцарии. Впечатления, вынесенные из этой поездки, укрепили Аксакова в его страстной приверженности к немецкой культуре, особенно к Гегелю, Шиллеру и Гете. Он продолжал писать оригинальные стихи, но кроме того много переводит немецких поэтов.
К концу 30-х годов внутри кружка Станкевича начались серьезные осложнения. Возникшее было разномыслие между Аксаковым и Белинским быстро углублялось и близило их отношения к полному разрыву. После переезда Белинского в Петербург и смерти Станкевича в идейной эволюции Аксакова произошли серьезные, перемены. Он сближается с И. В. Киреевским и А. С. Хомяковым и очень быстро становится одним из самых пылких и фанатичных "бойцов славянофильства", одним из его идеологов.
"время мужа", как он сам отмечал. Интересы эстетические, философские начинают быстро уступать место увлечению "земным делом". Аксаков проникается политическими идеями, которым он теперь с радостью готов отдать в жертву свою недавнюю страсть к немецкой философии.
В 40-50-х годах поэзия Аксакова претерпевает существенную эволюцию. Темы лирические и философские почти иссякают, и в его творчестве начинает преобладать политическая струя. В стихах он становится таким же страстным пропагандистом славянофильских идей, как и в своих статьях.
Аксаков, как и все славянофилы, горячо прокламировал свою приверженность к национальным традициям, к русской старине, уважение к народным обычаям. Он отрастил себе бороду и появлялся в обществе не иначе как в зипуне и мурмолке. Это стремление возродить национальное "русское платье" вызывало в Москве насмешливые пересуды. "Во всей России, кроме славянофилов, никто не носит мурмолок", - смеялся Герцен и, ссылаясь затем на свидетельство П. Я. Чаадаева, добавлял: "А К. Аксаков оделся так национально, что народ на улицах принимал его за персиянина..." {А. И. Герцен. Былое и думы. - Собр. соч. в тридцати томах, т. 9. М., 1956, стр. 148.} Даже Иван Аксаков не мог удержаться от иронических комментариев в адрес своего брата: "Любопытно было бы мне знать: какое впечатление на крестьян произвел костюм Кости? Я думал, что он тщетно старался уверить их, что это костюм когда-то русский". {Письмо к родным от 22 июля 1844 г. - "Иван Сергеевич Аксаков в его письмах", т. 1. М., 1888, стр. 173.} Когда в октябре 1845 года Шевырев сообщил за границу Гоголю, что Аксаков "бородой и зипуном отгородил себя от общества и решился всем пожертвовать наряду", {"Отчет Публичной библиотеки за 1893 год". СПб., 1896. Приложения, стр. 23.} Гоголь с раздражением ответил: "Меня смутило также известие твое о Константине Аксакове. Борода, зипун и прочее... Он просто дурачится, а между тем дурачество это неминуемо должно было случиться... Он должен был неминуемо сделаться фанатиком, - так думал я с самого начала". {Письмо от 20 ноября 1845 г. - Полн. собр. соч., т. 12. М., 1952, стр. 537.}
Эти увлечения К. Аксакова и некоторых его друзей стали в Москве предметом всеобщих насмешек. "Вне литературного круга, вспоминал Б. Н. Чичерин, - на них смотрели как на чудаков, которые хотят играть маленькую роль и отличаться от других оригинальными костюмами". {Борис Николаевич Чичерин. Воспоминания. Москва сороковых годов. М., 1929, стр. 240.}
Аксаков пытался придать зипуну и мурмолке "принципиальное" значение, видя в них некий символ древнерусского благочестия и смирения. "Фрак может быть революционером, - писал он А. Н. Попову, - а зипун - никогда. Россия, по-моему, должна скинуть фрак и надеть зипун - и внутренним и внешним образом". {ПД, ф. 3, оп. 8, д. No 15, л. 16.} Эти строки были написаны в начале 1849 года, под влиянием настроений, которые вызвали в Аксакове недавние революционные события на Западе. Они глубоко потрясли и опечалили Аксакова и его друзей, еще более укрепив их в том фальшивом понимании народности, которое давно было ими выношено. Теперь, уже без всяких околичностей, Аксаков пишет все в том же письме к А. Н. Попову: "Как пачкают эти западные люди народность! Во-первых, у них нет настоящей народности; их народность искусственная, сочиненная, натянутая. Во-вторых, они марают народность тем, что придают ей революционный характер, несовместный с истинной народностью. Народное начало есть, по существу своему, антиреволюционное начало, начало консервативное. Такова народность русская, народность истинная". В ней видит автор "вечную поруку тишины и спокойствия". {Там же, л. 15 об.}
носить бороды. Возмущенный этим предписанием С. Т. Аксаков расценил его как покушение на личную свободу и как намерение правительства "задавить наше направление". Он писал сыну Ивану: "Мне это ничего, я уже прожил мой век, а тяжело мне смотреть на Константина, у которого отнята всякая общественная деятельность, даже хоть своим наружным видом. Мы решаемся закупориться в деревне навсегда". {Письмо от 25 апреля 1849 г. - "Иван Сергеевич Аксаков в его письмах", т. 2. М., 1888, стр. 142.}
Завершился этот инцидент тем, что обоих Аксаковых вызвали в полицию и потребовали от них расписку в том, что указание министерства внутренних дел будет немедленно выполнено.
Между тем Аксаков продолжал напряженно заниматься научной деятельностью - изучением русской истории, и с особым увлечением - лингвистикой. Еще в 1839 году он написал обширную статью по поводу "Оснований русской грамматики" Белинского. Ряд последующих лет он посвятил исследованию, которое он решил защищать в качестве магистерской диссертации. Оно было издано в 1846 году под названием "Ломоносов в истории русской литературы и русского языка". После долгих проволочек Аксаков наконец был допущен к защите и в марте 1847 года после публичного диспута в Московском университете был удостоен звания магистра.
Это звание могло открыть перед Аксаковым возможность профессорской кафедры и ученой карьеры. Ему был предложен университетский куро в Киеве. Но Аксаков не принял этого предложения. Он не мог представить себя вне Москвы, вне родительского дома, в разлуке с любимым "отесенькой". По-видимому, Аксаков рассчитывал получить кафедру в Московском университете. Но планам этим не привелось сбыться.
Аксаков продолжает свои филологические исследования. Он пишет работу "Несколько слов о нашем правописании" (1846), позднее - "О русских глаголах" (1855), незадолго перед смертью выходит первая часть его "Опыта русской грамматики" (1860), который должен был подвести итоги его многолетним занятиям теорией и историей русского языка. В своих лингвистических работах Аксаков стремился раскрыть национальное своеобразие грамматического строя русского языка и выступал против подражательности русских грамматик западноевропейским образцам и традиционной логической грамматике.
"Почтовая карета" (1845), в следующем году - драму "Освобождение Москвы в 1612 г." (1846), затем - комедию "Князь Луповицкий, или Приезд в деревню" (написана в 1851, издана в 1856), драматическую пародию в стихах "Олег под Константинополем" (1858). Умозрительная и дидактическая в своей основе, драматургия Аксакова лишена была художественной цельности. Ни одна из его пьес успеха на сцене не имела.
В 40-х годах широко развернулась и литературно-критическая деятельность Аксакова. Он был одним из основателей и активных сотрудников задуманного славянофилами "Московского сборника", а затем - славянофильского же журнала "Русская беседа". В своих статьях он выступал против писателей "натуральной шкоды", защищая искусство в духе философии "примирения с жизнью".
В 1855 году Аксаков написал один документ, которому придавал исключительно важное значение: записку "О внутреннем состоянии России", и передал ее через графа Д. Н. Блудова на имя только что вступившего на престол Александра II. В обсуждении и редактировании этого документа принимала участие вся семья Аксаковых. Сам К. Аксаков видел в нем своего рода символ веры славянофильства. Настоятельно и страстно рекомендовал он молодому царю созыв земского собора, как совещательного органа правительства, отмену крепостного права, введение ряда либерально-буржуазных реформ и так далее. Любимые идеи Аксакова, которые он прежде многократно высказывал, теперь были выражены в очень острых и отточенных формулировках.
Эта записка К. Аксакова сделалась вскоре широко известной и вызвала множество толков. В том же 1855 году имя Аксакова прогремело еще в связи с одним инцидентом. По случаю пятидесятилетия сценической деятельности М. С. Щепкина его друзья в Москве решили отметить этот юбилей торжественным обедом. Чествование состоялось в актовом зале Училища живописи и ваяния в присутствии двухсот гостей. Перед обедом К. Аксаков прочитал статью своего отца "Несколько слов о М. С. Щепкине", специально написанную к юбилею. Потом читали адреса, произносили спичи. В ответ на один из тостов, поднятых за С. Т. Аксакова, на середину зала вышел с бокалом К. Аксаков и, поблагодарив присутствующих, предложил тост "в честь общественного мнения!" {Письмо С. Т. Аксакова сыну Ивану от 1 декабря 1855 г. "Иван Сергеевич Аксаков в его письмах", т. 3. М., 1892, стр. 214-215.} Тост был встречен громом рукоплесканий и на другой день стал злобой дня в Москве. Власти же признали выступление Аксакова неуместным, и по распоряжению московского генерал-губернатора Закревского сообщение о нем в печати было запрещено.
запрет. Вот почему, когда в 1857 году Аксаков решил начать издание собственной газеты "Молва", ему пришлось подумать о подставном официальном редакторе. Выбор пал на молодого юриста С. М. Шпилевского. Фактически же руководил газетой Аксаков. Всего вышло 38 номеров в течение восьми с половиной месяцев. Это была небольшого формата, еженедельная, выходившая по субботам газета. Все важнейшие, "батарейные", по выражению П. А. Вяземского, статьи, появлявшиеся в большинстве своем без подписи, либо под псевдонимом "Имрек", принадлежали Аксакову. Они были посвящены разъяснению теоретических идей славянофильства. На страницах "Молвы" появился и ряд стихотворений Аксакова. Издание газеты причиняло Аксакову массу хлопот. Цензура придиралась к каждому слову. Тот же П. А. Вяземский, по своему официальному положению товарища министра народного просвещения, хорошо информированный об отношении высших петербургских властей к Аксакову и его газете, по-дружески увещевал издателя "во имя Карамзина, Жуковского, Пушкина" заколотить "несколько нескромных пушек" на его батарее и воздержаться "от пальбы в заповедные места". {Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, т. 15. СПб., 1901, стр. 282.} Цензура давно косилась на "Молву", одно ее неудовольствие следовало за другим. В 36 номере появилась хлесткая фельетонная заметка Аксакова "Опыт синонимов. Публика - народ", в которой со славянофильских позиций подвергалась резкой критике дворянская аристократия, преклоняющаяся перед Западом и утратившая связи с народом. Заметка вызвала взрыв негодования в Петербурге и даже специальную резолюцию царя. Это означало последнее предупреждение газете. А через два номера она прекратила свое существование.
Аксаков в самых различных областях. И только глубокое потрясение, пережитое им в результате смерти отца, Сергея Тимофеевича, надломило его - человека, по словам Ивана Аксакова, "от природы геркулесовского сложения" - и девятнадцать месяцев спустя свело в могилу. События этих месяцев развивались очень быстро. Силы Аксакова таяли на глазах окружающих. Он заболел легочной чахоткой и по настоянию врачей был отправлен для лечения за границу. Здесь, вдали от родины, он и умер, подобно Станкевичу. Это произошло 7 декабря 1860 года на греческом острове Занде. Прах Аксакова был перевезен в Москву и захоронен рядом с могилой отца.
Смерть К. Аксакова вызвала многочисленные отклики в печати. "Честным и благородным гражданином" назвал его "Современник". "К. С. Аксаков, - говорилось в этом журнале, - носил в себе несокрушимую веру в светлую будущность России. Он любил свою родину с энтузиазмом". {"Современник", 1861, No 1, стр. 141.} На страницах "Колокола" откликнулся сочувственным некрологом Герцен. Назвав Аксакова одним из "благородных, неутомимых" деятелей России, Герцен подчеркнул серьезные идейные разногласия, которые были у него со славянофилами, и отметил вместе с. тем: "Аксаков так и остался вечно восторженным и беспредельно благородным юношей, он увлекался, был увлекаем, но всегда был чист сердцем". {А. И. Герцен. Константин Сергеевич Аксаков - Собр. соч. в тридцати томах, т. 15. М., 1958, стр. 9, 10.}