Константин Сергеевич Аксаков
Еще жертва! Константин Аксаков скончался, на одном из Ионийских островов, 7 Декабря.
Впрочем, он перестал жить еще гораздо прежде – со дня кончины своего отца (незабвенного автора Семейной Хроники), отца, которого любил он страстно, с которым жил именно душа в душу. Крепкий, сильный, могучий, вдруг он начал слабеть, худеть, изнемогать, и с часу на час становилось очевиднее для близких к нему людей, что он уже не жилец на этом свете. В скором времени его нельзя было узнать, так он переменился, и только изредка, когда в дружеской беседе касалась речь до судеб Русского народа, в бледных щеках его показывался румянец, и в потухающих глазах загорался огонь.
В начале нынешнего года, друзья придумали для его развлечения путешествие к Славянам. Он уступал уже их настоятельным требованиям, но вдруг занемог; врачи предписали ему, наконец, виноградное лечение на берегах Женевского озера. К несчастию, погода случилась там самая неблагоприятная: виноград не имел нужных для больного качеств. Он должен был удалиться в Вену, провождаемый меньшим своим братом, Иваном Аксаковым.
Известие о смерти Хомякова, с которым он был связан теснейшею дружбой, должно было, по всем соображениям, довершить поражение его расстроенного организма. Семидесятилетняя мать, с двумя полубольными дочерьми, несмотря на все препятствия и советы, поспешила к нему, чтоб поддержать его сколько-нибудь под этим неожиданным ударом, чтоб успокоить его дух, – и имела одно горькое утешение принять последний вздох любимого, беспримерного сына.
Они все вместе отплыли из Триеста. Плавание было прекрасное. Солнце сияло во всем блеске, в продолжение четырех суток море не шелохнулось. Оно как будто хотело доставить больному, пред его кончиною, несколько спокойных и приятных земных минут. Через две недели по прибытии на остров Занте его не стало. Телеграф не сообщил более никаких подробностей.
Русский народ, Москва, грамматика, вот его особый мир. Русский народ любил он от всего сердца; он благоговел перед ним, или, скажу вернее, перед его идеею, как она, в пылкой душе его, по летописям, грамотам, языку, образовалася. Москва, в понятии его составляла с Русским народом одно нераздельное целое, – представительница, средоточие, сердце. Сказать одно слово против Москвы, в каком бы то ни было смысле, – это было самое тяжелое, личное оскорбление Константину Аксакову, – рана его телу; здесь он забывался, ничего не видал, ничего не понимал, и способен был ко всякой несправедливости. Речь его, в минуты одушевления, бывала со властию, и отличалась истинными ораторскими достоинствами и движениями. Вообще он говорил, особенно без приготовления, гораздо лучше и сильнее, чем писал. Убеждениям своим принадлежал он всецело, не думая и не заботясь ни о чем больше. Не было жертвы, которой бы он не готов был принести им без всякого сомнения, размышления, соображения, просто – закрыв глаза. Мир его душе, память достойного с похвалами!
Декабря 28.