К. С. Аксакову
Москва. 1-го Июня. 1855.
Многоуважаемый и любезнейший Константин Сергеевич! Благодарю вас за присылку вашей статьи о глаголах. Я прочел ее с большим удовольствием, хотя и совершенный невежда в этом деле. По этой причине, т. е., потому, что я в этом деле совершенный невежда, – вам вероятно не любопытно будет знать мое мнение о вашей статье. Однако же, так как я не просто невежда, а невежда-приятель, то прошу вас выслушать краткий отчет в тех мыслях, которые возбудило во мне чтение вашей статьи.
В ней, так же как и во всем почти, что вы пишете, есть что-то очень возбудительное. Читая вашу грамматику, чувствуешь себя не в школе, и не в душном кабинете.
С этой точки зрения, кажется мне особенно замечательна ваша мысль о личных правах Русских глаголов. Совершенно справедливо, что в этом совмещении личной самостоятельности с цельностью общего порядка, заключается главная особенность того языка, по которому слово живет и движется в Русском уме. В прежние времена так жили и двигались не одни слова. Это отличительный тип Русского взгляда на всякий порядок, и потому должно было составлять главное затруднение иностранных систематиков, сочинявших нам грамматики. Их голова не вмещает порядка без однообразия. Самообразность частной особенности коробит им глаза. Между тем личная самостоятельность глаголов так мало противоречит общей законности языка, и так ясно сливается с нею для Русского ума, что каждый ребенок еще прежде, чем дорастет ученья грамоте, уже не делает никакой ошибки в спряжении. Но ученый Немец, проведя лет двадцать в России, еще способен сказать: стригнулся. Самый род этой законности не ясен для Немца, и если они будут продолжать нам составлять грамматики, то, пожалуй, мало-помалу отучат наши глаголы так своевольничать и подвергнут их под свой ваганьковский порядок. Однако же то, что Русский ребенок понимает бессознательным чутьем и что вы сознали умом, – то еще не существует для науки до тех пор, покуда общая мысль не развернется во всей полноте своих внутренних и наружных признаков так, чтобы из общего можно было предугадывать частное, а на частном всегда видеть отражение общего закона. Потому, как ни верна ваша мысль, как ни много она обещает в возможности своего развития, – но покуда еще в возможности. Это богатое зерно для будущей вашей книги, – зерно, которое еще не умерло и не воскресло в вашей статье, но ждет еще вашей полной грамматики, которой и я с нетерпением ожидаю.
[77]Меньше, признаюсь вам, нравится мне мысль ваша о том, что в Русском языке вовсе нет времен, и что язык наш обратил внимание на качество действия, и уже от качества вывел, по соответствию, заключение о времени (стр. 15). – Простите мне, если я, как не филолог, не умею понять законности такого процесса ума Русского, который, сознавая общее качество действия, отделяет от него качество времени, и потом уже, по соответствию качества времени с другими качествами, выводит его как заключение. Я понимаю, что формы стремления Русского глагола выражают не одно время, но еще и другие качества действия, и потому вы правы против Ломоносова и его последователей, смешавших эти другие качества с категориею времени, – и против Фатера и Боппа, раздробивших один глагол на многие разные, смотря по различному его выражению различных качеств того же действия. Но мне кажется, что в Русском уме (языке) эта гибкость формы для выражения различных качеств действия не могла возникнуть предварительно, но только совокупно, с выражением времени. Вот в каком отношении мысль ваша кажется мне преувеличенною и потому одностороннею. Правда, что без этого преувеличения ваша статья лишилась бы несколько своего блеска. Но зато она лишилась бы несколько и своей Немецкой отвлеченности в изъяснении вашем о переходе ума от качества действия к категории времени, – отвлеченности, которая, если бы и была справедлива в отношении к процессу ума вообще, то все же несправедлива в отношении к образу мышления ума Русского. – Мысль человека Русского идет не Немецкими путями, как очень хорошо знает автор Луповицкого. Потому я думаю, что хотя бы и была постигнута вами настоящая система Русского языка, но она до тех пор останется не дозревшею в вашем, а следовательно и в нашем сознании, неоконченною, покуда не примет самородной Русской формы мышления. Я думаю, что отыскивая эту форму истины, ум мыслителя еще более прояснит себе и самую сущность ее.
Если же принять вашу мысль без того, что мне кажется в ней преувеличенным (т. е. что в Русском глаголе нет формы, непосредственно выражающей время, но понятие о времени только выводится из предварительного понятия о других качествах), тогда язык наш представится нам богаче других, но менее отличен от них в своем физиологическом устройстве. Не другой породы зверь, но существо той же породы, только в организме, полнее развитом.
То смешение временных форм, которое вы замечаете в Русском языке и почитаете исключительною его особенностию, кажется принадлежит больше, или меньше всем языкам. Немец, например, почти только в грамматике своей обозначает свое будущее вспомогательным werden, а в употреблении он почти всегда вместо будущего ставит настоящее: Morgen geh’ ich zu ihm, sage ihm das und das и проч. Прошедшее совершенное на всех языках одинаково с причастием прошедшим; но так как в понятии прошедшего причастия, или отглагольного прилагательного , то не очевидно ли, что форма, обозначающая время, перешла не от прилагательного к глаголу, а от глагола к прилагательному, следовательно в глаголе она самородная, а не выводная [19]. К тому же, как вам известно, в коренном Славянском языке была еще и другая форма прошедшего. В Церковно-Славянском есть: видехъ, есть и видяхъ, ядохъ и ядяхъ и пр. Следовательно Русский современный язык только утратил одну из форм Обще-Славянского языка (ибо и на других наречиях Славянских, говорят, есть те же формы), – а не по особенному процессу мышления составил свои формы.
Да и что такое глагол, если не действие, понятое во времени? Так называемое неокончательное наклонение не есть собственно глагол, но отглагольное существительное. Без понятия о времени, нет глагола, – нет даже в возможности.
Фраза, которую вы привели на странице 9-й, чтобы показать, что Русского будущего нельзя назвать будущим, может быть буквально переведена на Немецкий язык с тою только разницею, что вместо будущего Немец употребит настоящее, также относя его к прошедшему времени: Die Tage vergingen für uns sehr einförmig; ich gehe zu seiner Tür, klopfe ein paar Mal dran, er öffnet mir и проч.
Из этого, однако же, вы не можете заключить, что Немцы не имели настоящего времени. Настоящее время они имеют, а мы имеем будущее, мы несомненно имеем его, и что бы мы еще имели, если бы и будущее было их же!
К тому же нет ли здесь недоразумения? Вы сами говорите, что конец фразы, ряд будущих, останется одинаков, если вы перемените начало, и вместо прошедшего: всякий день проходилпроходит, или будущее: будет проходить. Не показывает ли это, что конец фразы, ряд будущих, относится не к этому началу, а к чему-то другому, что может быть подразумевается? Здесь может подразумеваться: всякий день, или всегда, или обыкновенно... Если бы конец фразы явно относился к прошедшему, то вы не могли бы употребить в ней будущих форм. Вы не можете сказать: вчерашний день я подойду к его двери [79]и пр. – Но вы скажите: я подошел к его двери, или я подходил к его двери. Но если вы несколько раз подходили к двери, то можете сказать: вчерашний день, я несколько раз подойду к его двери, постучусь и он не отворяет мне. Следовательно здесь будущие времена относятся не к вчерашнему дню, а к , т. е. к понятию о повторявшемся действии. Заметьте еще, что если бы это было не ряд действий, или, по крайней мере, не два действия, взаимно относящиеся одно к другому, а только одно действие, то хотя бы оно и повторялось несколько раз, но вы не могли бы выразить его формою будущего, когда оно совершалось в прошедшем. Вы не можете сказать: бывало я подойду к его двери, и этим кончить. Вам непременно надобно прибавить другой глагол, с которым глагол подойду будет взаимно относиться: я подойду, он отворит и тому подобное. Следовательно такого рода будущие зависят не от словечка бывало, так же как они не относятся ко времени, о котором идет речь, но выражают только порядок, в котором одно действие относится к другому. Птица полетит, я выстрелю, это может относиться ко всем временам. Такое будущее можно назвать будущим самостоятельным.
мешает будущему быть будущим, настоящему настоящим, а прошедшему прошедшим, там, где нужно определить время действия. – Правда, что форма нашего будущего не всегда отличается от формы настоящего в изъявительном наклонении; но зато повелительное, которое тоже будущее, у нас яснее обозначается, чем во многих других языках. Это тоже что-нибудь должно значить относительно особенности нашего характера; но только здесь я уже не знаю, до какой степени другие народы будут завидовать нам в этой особенности.
Рассматривая Русский глагол, как вы делаете, в самой жизни языка, независимо от систем, составленных по иностранным образцам, и постоянно имея в виду замеченное вами свойство Русского глагола: при всех изменениях сохранять право неискаженного развития своей духовной личности, – можно бы, кажется, прийти к совершенно противоположному заключению, не нарушая законов логики, т. е. что именно потому, что Русский глагол выражает, кроме времени, еще и качество действия, он должен быть богаче других формами, выражающими время. Ибо сверх обыкновенных общих подразделений времени качество действия дает возможность еще к некоторым обыкновенным подразделениям. Так, кроме замеченных вами и прекрасно выраженных смыслов различных форм времен, Русский глагол имеет еще особенную форму для выражения той быстроты, с которою действие переходит в прошедшее. Разумеется, эта форма возможна только для тех глаголов, которых личный смысл вмещает возможность этой мгновенной быстроты. Этого времени, уже не однократного только, но мгновенно прошедшего, нет в других языках и следовательно нет в иностранных грамматиках. – Не знаю, есть ли оно в вашей, но, кажется, должно быть, потому что есть в языке. Этой формы не {108}было прежде в наших грамматиках (и не могло быть, потому что искали только форм глаголов) и потому язык литературный ее избегает. Оттого она не развилась, как бы должна была развиться, и носит на себе какой-то оттенок неблагородного, как свойственная больше народу, чем людям образованным. К этой форме мгновенно-прошедшего относятся слова: глядь, хвать, прыг, щелк, стук, бряк, звяк, бух, шлеп, скок, миг, шмыг, бац, кех, плюх, пих и проч. Эта форма хотя выражает прошедшее действие, однако еще так тепла пролетом настоящего, что животрепещет сердцу прошедшим и настоящим деепричастия, занимая от первого смысл, синтаксические права изъявительного наклонения, от второго – необходимость соединяться с другим глаголом, в отношении к которому определяется мгновенность выражаемого ею действия.
Впрочем, если и так, то вы увидите в этой чепухе еще доказательство того, какое сильное действие произвело на меня чтение вашей статьи. Между тем прошу вас все сказанное мною принять не как мое мнение, но как вопросы о том, что мне в вашей статье показалось не ясным для моего неразвитого понятия.
Преданный вам
Иван Киреевский.
Примечания
[19] Прилагательное может быть происходит и не от глагола, но болелый очевидно перешло через глагольную форму. Также служебный и .