Опыт русской грамматики
Конспект последних двух отделов 1-й части русской грамматики.
Страница 2

Все прилагательные этого разряда суть, как мы думаем, образовательные окончания имени; от этого они почти произвольны; от этого с одной стороны их так много, и от этого же, с другой стороны, иные из них, служа неопределенными выражениями предмета, являются только в иных своих формах, или утрачивают их потом, становясь не нужными при других подобных же прилагательных и уступая им место [92]. При сложных словах: эв-тотъ не надо думать, чтобы прилагательное эвъ было сложено с прилагательным тотъ; но надо понимать подобные сложные, эв и пр., не в их определенном значении образовавшегося слова, но в их первоначальном отвлеченном, еще не образовавшемся значении, при котором, складываясь с другим словом, оно приносит ему только свой оттенок к его значению. Впрочем здесь сами сложные не имеют определенного значения и уясняют сами дело. Иные из таких прилагательных употребляются во всех изменениях, другие употребляются лишь в форме наречий, почти безмысленных восклицаний. – Из предыдущего их разбора видно, которые из них принадлежат к числу тех или других.

Не вдруг мысль выходит из области отвлеченного, из области неопределенных указаний. Является новый разряд прилагательных, более полных, где мысль исчерпывает всю меру отвлеченных определений, где она так сказать обходит со всех сторон предмет, еще не касаясь до него. Прилагательные эти, вместе с значением, определеннее и тверже по выражению, по форме своей. Большею частию это новые изменения прилагательных, уже изменяющихся в предыдущем разряде. Какъ, какой, такъ, такой подвергаются новым изменениям, усиливающим их определение, не выходя однако из отвлеченности: каковъ, каковой, таковъ, таковой. Самое склонение является здесь, в этом разряде, тверже и полнее; нет этих, не везде выразившихся, лишь в известных изменениях и формах соблюдающихся прилагательных:

Вот склонение: каковъ, каковой.

Первообразная форма каковъ употребляется свободно, за исключением может быть творительного ед. ч. муж. и ср. рода; вероятно потому этот падеж вышел почти вовсе из употребления и в других словах, что он сходен с таким же падежом производной формы, и, при ослаблении чувства различия между первообразным и производным прилагательным, он в этом случае заменился по сходству падежом производным, который не мог выйти из употребления, ибо производная форма находится в полном употреблении (в полной или сокращенной своей форме). Форма производная употребляется в сокращенном виде; но возможен, особенно во множественном, и полный, – несокращенный вид ее.

То же самое, что о каковъ, каковой, должны мы сказать о: таковъ, таковой. Сюда же относится: сяковой

К этому же разряду прилагательных относится слово: которъ, котора, которо; который, которая, которое. Без труда видим мы здесь слово кто, изменившееся чрез придачу окончания ръ, имеющее особое значение, значение числительное, количественное. Который значит: кто с выбором, кто из двух или многих подобных между собою, почему бы то ни было. Так как здесь еще неярко выступает числительное значение, то мы относим это слово к этому разряду. Которъ первообразная форма мужеского рода ед. числа не употребляется; но женского рода: котора, и среднего: которо, употребляется и до сих пор. Склонение которъ, который каковъ, каковой; с тою разницею, что которъ, как сказали мы, не употребляется, и что первообразная форма вообще не так легко употребляется [94].

К слову который принадлежит слово некоторый. Это слово сложное из который и не, придающее отчасти отрицательное неопределенное значение; т. е. не этот, а другой, один из... но неопределенно. Быть может слово составилось из отрицательного н и указательного э; не-экiй, не этот, стало быть кто-то. Как слово чисто сложное, мы могли бы его и не рассматривать; но так как оно слилось в одно тесно составленное слово, имеющее уже потому цельное значение, то мы и относим его сюда. Некоторый почти вовсе не употребляется в первообразной форме, хотя впрочем чувствуется возможность такого употребления. В производной форме, склоняется, как обыкновенно, правильно в сокращенном виде.

К этому же разряду принадлежит слово: всякъ, всякой, новое изменение: весь. Значение всякой вытекает из позднейшего значения весь; но так как первоначальное значение его есть конечно указательное и так как числительное выступает неярко, то мы и относим всякъ, всякой к этому разряду прилагательных. Всякъ, всяка, всяко склоняется в первообразной форме, но не во всех падежах употребление это свободно. Употребляется свободно в им., род. и вин. муж. и ср. рода; в им., вин. и тв. жен. рода; во множественном только в им., как обыкновенно [95]. Производная форма склоняется, как обыкновенно, правильно, в сокращенном виде. Современное значение всякой есть значение: все порознь.

Видя изменения, которым подвергаются в этом разряде прилагательных слова уже изменявшиеся в предыдущем, напр.: каковъ, таковъ, сяковъ, всякъ, мы очень ошибемся, если назовем их сложными, хотя такое мнение кажется очень естественным при разборе слов, напр.: , так-овъ, сяк-овъ, всь-якъ; но мы очень, по нашему мнению, ошибемся. Это не сложные слова с определенным значением, но это, как мы заметили выше, образовательные окончания, элементы слова, которые отдельно получают известный смысл, но здесь присоединяются к словам, как образовательные окончания, как элементы слова, в своем первообразном значении; имея образующую силу и придавая свой оттенок, они, таким образом, образуют, слово. Вообще надо быть осторожным при рассматривании сложных слов; надо часто возводить то, что кажется словом сложенным с другим, к его первообразу, и понять его в его первообразном, отвлеченном значении и употреблении.

Сюда же относится слово, состав которого определить трудно. Что оно составное, в том нет сомнения, но сложное ли оно, этого утвердительно сказать нельзя. Это слово: каждый. Не трудно отыскать здесь къ, ко, к которому присоединено: ждый. Ц. -С. язык подтверждает, но там форма не такова. Слово там является: къ-ждо и изменяется только къ, а ждо кому-ждо, как бы например: же в слове: кто-же. В нашем языке, быть может вследствие изменения от употребления, слово образовано и склоняется иначе. – Каждый не имеет первообразной формы, что и заставляет думать, что это измененное къ-ждо, ибо если ждо не есть само прилагательное, не есть отвлеченная форма существительного, то, обращаясь в прилагательное, оно должно принять отличительную, собственно прилагательную форму, форму производную; иметь же первообразной не может. Что значит это ждо, решить трудно. Польское слово: жадный происходит ясно отсюда; впрочем оно могло почерпнуться из целого слова: каждый, утратить ко и разработать окончание ждый. Не входим в подробнейший разбор этого слова, о котором обстоятельнее надеемся поговорить ниже, но скажем только наше предположение, что ждо – это имя, которое слышится и склоняется в туда; сде, когда, многажды [96]. Къ-ждо, ко-ждо, изменился в нашем языке в позднейшую форму каждый; причем слово слилось в одно целое и прилагательная форма была придана окончательному составному слову ждо. Мы думаем следовательно, что каждый есть слово сложное. Каждый не имеет и не может иметь, как сказали мы выше, первообразной формы, склоняется в производной, сокращенной форме, как обыкновенно. Значение каждый сходно с всякой, но составляет оттенок. Там главное понятие: все понятые порознь; здесь (в каждом) напротив главное понятие: отдельный предмет, но который доводит до понятия всех

Таким образом выработав все отвлеченные определения, мысль, все еще не определяя предмета действительно, видит их количество и перечисляет предметы, считает [98]. Отсюда является количество не в своем неопределенном виде, которое мы уже видели в изменениях, в ходе имени, но количество, как число. Доселе мы видели неопределенность, но в то же время стремление к определению; здесь этого стремления уже не видать; здесь есть уже удовлетворение: но чем удовлетворяется здесь мысль? Предмет вовсе не определяется сам, и взятый с внешней стороны, занимает мысль, как множество подобных предметов; мысль определяет подробно это множество, берет один предмет в количественном отношении и, не теряя его отдельности, измеряет им все бесконечное множество, становит предмет рядом с таким же, соединяя в общем и разделяя в явлении, и образует число, два, прибавляет еще предмет, образует следующее число, и так в бесконечность. Предмет понят чисто во внешнем количественном отношении, собственно в отношении численном. Обратим внимание ближе на эти прилагательные.

Первое число есть один, т. е. какой-нибудь отдельный, определившийся предмет; без этого числа не может быть счету: ибо где нет одного, там нет ни двух, ни множества. Но потому самому один и не имеет непременно численного значения; всякий предмет, понятый как отдельное явление – одининъ, которое значило и один, не имеет собственно численного значения, а имеет значение выразившегося отдельного, относительно общего своего идеала, явления, так что инъ значит: какой-нибудь, какой-то. Так на других языках один: ein, un, a (англ.) употребляется для означения какого бы то ни было предмета как явления, относительно его же самого как идеи, как общего. Один на этих языках носит название члена неопределенного. Но так как в этом же понятии лежит числительная сторона, как скоро взгляд будет с количественной точки зрения, то один получает чисто количественное значение; вместе с другим одним, образует он два; еще с одним три и так в бесконечность. Язык наш, – удержав за инъ значение определенно выразившегося какого бы то ни было предмета, предмета как явления, понятие, определяющее предмет как явление, – выразил количественную сторону того же понятия собственно особым словом: одинъ, происшедшим от инъ. Одинъ прилагательное; в численном значении собственно, оно употребляется в первообразном виде: одинъ, два, три, четыре, когда за ним следует ряд числ; но когда мы останавливаемся на том, что предмет один, на его одинокости, тогда употребляется производная форма: одиныйединый: у народа и в грамотах иногда встречается одиный. Впрочем, так как счет производится собственно в именительном и винительном падеже, и так как склонение численного прилагательного в других падежах прямого счета не допускает и являет внимание остановившееся уже на отношениях косвенных предмета, то понятно, что, вместо первообразной формы в падежах, здесь обыкновенно становится форма производная, сокращенная, а первообразная удерживается только в именительном и винительном падежах всех трех родов, за исключением винительного мужеского, одушевленного – родительного. Творительный же падеж жен. рода всегда имеет окончание первообразной формы. Такое употребление, кажется нам, понятно. Вот самое склонение: одинъ, одна, одно.

В народе употребляется и полная производная форма единый: единыимъ духомъ.

Как скоро предмет не один, как скоро является другой, – является два: отрицание единства предмета. Этот первый момент множества два отмечен мыслию особенным изменением всего склонения, получа название двойственного склонения, теперь изменившегося и лишь существующего в своих следах, так сказать. Но многими выражениями, доселе употребляющимися, ясно доказывается, что это склонение существовало у нас вполне. В Ц. -Слав. языке оно ясно встречается; оно живет и доселе в употреблении у Лужичан. Вот это склонение, как оно встречается в Церковно-Славянском языке (нужно ли говорить, что здесь единственного числа быть не может?):

Не трудно видеть, что склонение Церк. -Слав. языка недостаточно и утратило свой простой древнейший вид. Это склонение в им. и вин. сохраняет первообразную форму, в род. и местн. принимает форму производную; в дат. и твор. сокращает производную форму и образует, вместо и, е. Обратя внимание на нашу древнюю письменность, на древний язык наш, мы увидим, что он гораздо яснее и полнее имел склонение два, как в первообразной форме, так и в производной: двоидва указывает на существование склонения первообразного, из которого современное образовалось. Вот склонение два Русского языка.

Обе формы употребляются в нашем древнем языке. Обе формы употребляются и теперь, конечно в искаженном виде; вот современное склонение два, двои.

Не трудно отыскать в нашем склонении два форму первообразную древнейшую и правильнейшую, чем Церковно-Славянская. В им. и вин. она удержалась, мы можем сказать: я видел два человека, я видел два ведра, я видел две женщины. Изменение состоит в том, что сходство среднего здесь не с женским, а с мужским; но в древнем нашем употреблении слышно прежнее сходство, что доселе видим в слове: двесте. Мы думаем, что всегда родительный падеж может употребиться и в двойственном вместо винительного, как это бывает и там, где есть свой винительный падеж. Напр. в винительном родительный двойственного: Вама посылаемъ челобитье (на) двою. – В родит. и местн. склонение приняло форму множественную чрез прибавление хъ к правильному окончанию дву. В дат. склонение приняло тоже множественную форму двумъ; но удержало ее в творительном, смягчив а в я: двумяу, тогда как в основном склонении должно быть: двома, двама. Переход о и а особенно о в у весьма возможен, тогда как переход этих же букв в е едва ли возможен; поэтому и думаем мы, что двома и двама перешло в двума (двумя). Сверх того преобладание буквы у почти во всем склонении – весьма облегчает этот переход. Занимательно видеть, как на наших глазах совершаются попытки уничтожить двойственный оттенок в двумя; иные говорят: двуми. Что склонение, приведенное нами и называемое склонением формы первообразной есть точно такое, для этого стоит вспомнить сперва, что первообразные прилагательные склоняются как имена, и потом посмотреть как склоняются соответственные имена в двойственном числе; сверх того: двои с своим склонением есть ясно форма производная, которая уже прямо объясняет: два, как форму первообразную, что доказывается и самым его склонением. Двои или двое (в народе употребляются обе формы) склоняется как множественное кои. В именительном падеже мы употребляем двое, и употребляем в смысле отвлеченного имени в ед. ч.: двое людей и т. п.; двое же склоняется как имя, в единственном числе: въ двоемъдвои, не смеем быть богаче, хотя и могли бы; узнавшие ярмо грамматики чуть не прежде нашего языка, мы лишены его живо и вольно действующей силы; но народ употребляет обе формы, он говорит двои ключи. Образованный или лучше испорченный наш язык оскорбляется таким выражением и называет его простонародным, тогда как оно только настоящее Русское и есть форма Русского языка, прибавляющая к его богатству. Наше употребление: двое не смело и даже смешно, мы говорим: двое молодцов, но не скажем двое человек, не скажем двое женщин, двое ведер, предаваясь какому-то темному и прихотливому такту слуха, привычки. Тогда как если двое употребляется в смысле имени, то оно должно употребляться как употребляется, напр.: много со всеми именами и всех родов; двое в винительном мы совсем не употребляем. Употребление двойственного, первообразной и производной формы: два, двое слышится и очень живо употребляется и теперь в род. падеже, в словах и доселе образуемых, именно как дву, и употребляется правильно: двурогий, двуглазый, , двуличный, и т. д.; но двою сохраняется только кажется в слове:  двоюродный; в других двою переходит в двое: двое-душный, двое-глазый; значение разумеется различно.

Перешедши от единства предмета к два, мысль уже видит целое множество, но, как сказали мы, она не теряет из виду отдельность предмета и раздельно соединяет их между собою, так что каждый предмет сохраняет свою особность, отдельность, единичность, и является счет, число. Это число бесконечно и постоянно являет понятие множества, но в котором все единицы отдельно принимаются, счисляются, считаются. Разнообразясь отношением единиц, множество в сущности представляется одно и то же, и поэтому множественное число вообще одинако одно и то же и не изменяется ни в общей своей форме, ни в склонении.

Число, следующее за два, есть три. Само собою разумеется, что здесь не может быть ни единственного, ни двойственного числа. Три также имеет и первообразную и производную форму трои. – В Ц. -Славян. языке (и в Русском древнем) мы видим форму первообразную. Там три зверь и двери во множ.: в им. м. трiе.

В нашем языке первообразная форма три несколько отступила от своего настоящего склонения. Три и трои склоняется таким образом:

Именительный падеж правилен и употребляется в вин. три; род. падеж от три принял окончание производной формы. Падежи дат., твор. и местный правильны.

Вспомним, что наш язык принял для множественного одно общее окончание женск. рода. Хотя и понятно и объясняется такое действие языка, но нельзя однако сказать, чтобы различия во множественном между родами никогда не было. Если мы допустим, как это и можно допустить на основании указаний, что у нас окончание мужеского и среднего рода в дат., твор. и местн. было: омъ, емъ или ьмъ и ы, еми или ьми, и ехъ, ехъ или ьхъ [100], то склонение три и таково же как вторые два склонения мужеского и среднего, то мы можем понять, что одно склонение здесь для всех родов. – Возможность образования прилагательного на и и следовательно склонения во множественном, сообразного с этим окончанием, мы надеемся увидать ниже. Здесь такое окончание может иметь место. – Окончание ьхъ часто переходит в ехъ; это встречается в склонении имен. – Итак склонение первообразного три, за исключением родительного и употребления род. в винительном, у нас правильно. – Замечательно, что здесь употребление внесло новую неправильность; оно придало окончание двойственного числа, совершенно не нужно, твор. падежу: тремя. – В народе употребляется и треми. Причины такой ошибки мы здесь не объясняем; надеемся сказать об этом далее.

Склонение производной формы: трои такое же, как и двои. Сюда относятся те же замечания; точно так же и об употреблении трое, трои.

Следующее затем числительное прилагательное есть четыри или четыре. Оно является только в этой первообразной форме и не образует из себя формы, как два и три. Но есть форма четверо, совершенно одинаковая по значению с формою: двое и трое. Быть может это измененная производная форма. На это указывает то, что эта форма склоняется как всякая производная форма. Появление в вместо ы четверо и четверы (малоупотреб.), окончание, которое само есть первообразное; но мы можем предположить (и надеемся, что предположение наше может подтвердиться), что на сей раз это не первообразная форма, а производная сокращенная, что следовательно могло быть четверои или четверыи и четверое; но если множественное четверыи, а это предположить вероятнее, то нельзя образоваться четверое. Итак быть может, что четыре вовсе не имеет производной формы или она вовсе не употребляется; а вместо нее образовалась от четыре новая форма первоначальная, удержавшаяся только, как первоначальная, в малоупотребительном имен. четверы. Четверо остается необъяснимым, если не предположить единственного числа. Между тем предположить единственное число едва ли возможно. В таком случае надо будет принять, что четверо имя, образовавшееся из четыре с помощию образовательного еро; но р здесь содержится и в четыре, следовательно можно допустить просто образование четверо из четыре, быть может с помощию о. Тогда опять можно допустить, что четверы могло быть и четверыи, могло быть производною формою от четыре. – Как бы то ни было, склонение четверы, кроме малоупотребительного им. пад., есть склонение, очевидно показывающее производную сокращенную форму. При всех соображениях мы останавливаемся на мнении, что имен. пад. вероятно четверыи или и что оттуда образовалось четверое и потом четверо. Самая неупотребительность имен. падежа дает место и возможность нашему предположению. Скажем к тому, что и самое значение во всем склонении четверы совершенно одно с значением двои, трои. Вот склонение четыре и четверы.

Употребление четверо укрепилось гораздо сильнее, чем двое и трое; четверо употребляется и в винительном, как скоро речь идет о неодушевленном предмете. Народ говорит четверо, но и четверы: четверы кони, я забыл четверы шапки. Но у нас четверы совсем не употребляется; мы говорим: четверо, распространяя его несколько более, чем: двое, трое. Так мы позволяем себе сказать: четверо собак, . – В винительном мы не очень решимся сказать: двое, трое ведер, но я видел четверо ведер, это скорее скажем.

Далее выражение числительных прилагательных в самом слове прекращается; идут уж имена высказывающие то же числительное значение; следовательно здесь мысль выражается значением слова, а не самою формою: пять и шесть и т. д. – имена.

Примечание. По мере того как двойственное исчезало в языке, окончания его смешивались; часто множественное окончание ставилось вместо двойственного и двойственное вместо множественного. Отсюда произошло, что два получило инде окончание множественного, а три и четыре двойственного; мы это уже видели выше. Таким ошибкам в числах всего легче было произойти в словах, которые сами выражают числа и находятся рядом друг с другом. – Двойственный оттенок придан впоследствии и употреблению с три и четыре имен, именно мужеского рода, в которых множественное не так ясно и утверждено, как в именах женского и среднего рода; так мы говорим: три, коня; разумеется и здесь правильности в употреблении двойственного нет, ибо самый смысл двойственного забыт и а становится общим окончанием всех имен мужеского рода при три и четыре. Но мало этого: употребление утратило значение пять, шесть и т. д. как имен, и хотя склоняет их, но уже не ставит с ними, как в древнем языке, родительного падежа, напр.: пятью мужей, но согласует имя, разумеется во множественном числе, с падежом числительного имени: пятью мужами. – При исчезании двойственного числа и при колебании числительных случалось даже, что сами имена: пять, шесть и пр. употреблялись как прилагательные и вдобавок в двойственном числе: пятьма, шестьма. Но это неправильное употребление теперь исчезло. Согласование же имен в падеже с именем числительным так сильно, что даже с числительным: тысяча, которое постоянно понимается и употребляется как имя, согласуется иногда в падеже другое имя, к нему относящееся, напр. тысяче мужемъ. Употребление это, впрочем, становится понятным и законно возможным, если мы разделим выражение и поймем оба слова отдельно, напр.: я даю мужам, , или: я даю тысяче, мужам. – Это примечание сочли мы нужным присоединить.

Мысль, обозначив число и отношение численное предметов между собою, в то же время за каждым предметом признает то место, которое он занимает в численном порядке. Обратив внимание сперва на отношение предмета к числу, мысль обращает внимание на отношение числа к предмету, приписывая число ему, как его особенность или принадлежность. – Таким образом предмет по отношению к числу: один, два и т. д., но по отношению числа к нему, но потому что это число становится его отличительностью, он первый, второй и т. д. Таким образом образуется особый род числительных прилагательных, обозначающих то же число, но принадлежащее предмету, как его место или степень в порядке счисления.

Всякое число, как числительное прилагательное так и числительное имя, образует особое числительное прилагательное, предмету собственное, которые и назовем мы числительными прилагательными притяжательными. Согласно с смыслом своим такие притяжательные являют в то же время последовательность предметов, одного за другим.

Одинъ не производит от себя притяжательной формы, но заменяется формою совершенно новою: первъ (неупотр.), первый, primusπροτος. Быть может – корень пру, вспомним прямой, сходный с primus. (Значение первообразной формы вообще мы надеемся рассмотреть ниже.) Первообразная форма: первъ (неупотр.), перва, перво; производная: первый, первая, первое. Первообразная форма до сих пор встречается, в особенности у народа. Особенно слышна эта форма в употреблении среднего, получающего значение имени, но тем не менее доказывающего свой первообразный вид, или лучше – этот первообразный вид и дает право прилагательному становиться именем. – Вот склонение первъ – первый.

Перво употребляется в смысле наречия, вследствие, думаем, того же значения имени. Употребляется в родительном: сперва. Всего менее употребителен твор. ед. ч. муж. и ср. рода. Что касается формы производной, которая употребляется сокращенно, как мы ее и привели, то народ доселе употребляет ее и в полногласном виде.

Два вторъ (неупотр.), вторый, причем д теряется, но оно сохраняется в греческом: δευτερος. – О склонении и вообще о вторъ, втора, второ, вторый, вторая, второе следует сказать точно то же, что и о первъ, первый. Употребление первообразной формы между прочим слышится и в: полтора, т. е. пол-втора.

Три производит от себя притяжательное: третiй; первообразная форма: треть, третя, трете не употребляется у нас даже и в народе; но присутствие этой формы слышно в: пол-третья (третя) ведра. – Форма производная склоняется как чiй (чей).

четыре: четвертъ (неупотр.), четвертый. Буква в выступает здесь тоже из ы, или быть может оно было поглощено ы (четвыре, четыре). О склонении и вообще о четвертъ, четверта, четверто; четвертый, четвертая, четвертое следует сказать точно то же, что и о первъ, первый. Первообразная форма также слышна в употреблении пол-четверта.

Притяжательные от пять, шесть, семь, , девять, десять образуют от себя притяжательные через огрубение своего окончания; вместо ь ставится ъ, и потом а, о. В мужеском пятъ, шестъ и пр., так же как и в предыдущих притяжательных, первообразная форма неупотребительна, но она употребительна в женском: пята, шеста, сема, осьма, девята, десята, и в среднем: пято, шесто, семо, осьмо, девято, десято. – О склонении всех этих притяжательных, как в первообразной, так и в производной форме, следует сказать то же, что и о первъ – первый. Точно так же и здесь в выражении пол-пята, пол-шеста и пр. слышна первообразная форма.

– Но мы не следим их, ибо это уже дело словопроизводства, которое нам здесь не нужно. – Что касается до склонения прочих числительных притяжательных, то о склонении всех их можно сказать то же, или почти то же, что о первъ, первый.

Но кроме этих видов прилагательных числительных, образуются другие из числительных счетных. – Из одинъ образуется одинакой, т. е. 1) имеющий значение одного только, как принадлежности, напр. одинакое жало; но это значение употребляется редко и одинакой обыкновенно значит: 2) такой же как другой, один с другим: у нас одинакiя платья. – Из одинъ образуется также одинокой. Это означает один, но уже по своему свойству, положению, и потому ; отсюда же вытекает значение удаленного от всех, оставленного всеми или оставившего всех. Он человек одинокой: у него нет семьи. Одинок он в мире. – Одинокой живет он в пустыне.

Обе формы: одинакъ – одинакой; одинокъ – одинокой, склоняются как всякъ – всякой.

Следующие числа образуют также новые прилагательные: из двое образуются двойной, из трое – , из четверо – четверной и т. д. Все эти прилагательные показывают, что что бы то ни было существует в двух, трех и т. д. видах, – показывают удвоенное, утроенное и т. д. существование чего бы то ни было. Напр. двойное жало, два жала; тройная корона, три короны. Разница от выражения два, три, состоит в том, что здесь число сливается в одно целое и является принадлежностию предмета. Двойной, тройной, четверной и т. д. (следующие впрочем не столько употребительны) склоняются, как обыкновенно, в производной форме; двойной, употребляются и в первообразной, но редко; есть очень известное выражение, где эта первообразная форма находится в местном падеже, именно: въ двойне, въ тройне; здесь без сомнения подразумевается первообразная среднего рода: двойно, тройно [101]. Первообразная форма от четверной и пр. вовсе неупотребительна. Склонение формы производной обыкновенно. Народ всегда и теперь имеет возможность употребить и здесь производную форму в ее полногласном виде.

От двое, трое образуются еще формы, согласно с одинакой; именно: двоякой, троякой. Значение их составляет оттенок; оно обозначает существование чего бы то ни было не просто в двух видах, не удвоенное или утроенное, но существование в двух разных образах, в двух разных проявлениях, или способах. Напр. двойная сила – сила удвоенная, – сила в двух разных видах и та и другая сила. Четвероякой говорится с насилием и от следующих числ форма эта не образуется вовсе. – Первообразная форма: двоякъ, двояка, двояко; троякъ, трояка, трояко, употребляется, хотя не сильно. – Склоняется как всякъ. – Форма производная склоняется как обыкновенно и народ также и здесь имеет возможность употребления ее в полногласии.

Идя далее, мысль видит подчиненность одного предмета другому; видит, что безразлично от самого предмета, каков бы он ни был, он может составлять собственность другого предмета или явления и следовательно определяется еще не сам по себе, но другим предметом, как составляющий его принадлежность, – и мысль, на пути определения, замечает эту степень и определяет это подчиненное отношение явления к другому, или это право предмета на другой. Мысль отвлекает самый предмет и видит его в образе; отсюда притяжательность: человеков, что принадлежит человеку; предмет отвлечен целиком. В языке выражается это отношением одного имени к другому, выражается собственно чрез родительный падеж, понятый отвлеченно и являющийся здесь в языке, как прилагательное. – Итак здесь образуются особенные прилагательные: притяжательные.

При таком все еще отвлеченном определении, прежде всего встречается личный сознающий дух, и в языке – личные имена: я, ты, и их самосознанное: себя– является здесь как определение чрез подчиненное отношение к я, ты, себя, и множ. от я и ты: мы, вы. Итак образуется мой, твой, свой – наш, ваш. Как самое склонение личных имен, восходящих не только к первой древности самого языка, но к первым движениям мысли в языке, представляет склонение особенное, требующее особенных объяснений, так и склонение прилагательных от личных имен образует склонение особое, отличающееся от склонения других прилагательных и также требующее исследования и объяснения. Вот склонение прилагательных притяжательных личных: мой, твой, нашъ, вашъ.

Точно так же склоняется твой.

Точно так же склоняется вашъ.

Между склонениями мой и твой – нашъ и вашъ видим мы разницу в том, что оба первые имеют форму производную, а оба вторые первоначальную в им. падежах ед. и мн. В остальных же падежах является у них тоже форма производная, за исключением вин. и тв. падежей жен. рода ед. ч.

Притяжательное свой очевидно принадлежит личному возвратному ся (которое происходит от я, о чем должно быть сказано выше [103]). Свой склоняется как мой, твой.

Есть еще прилагательное личное: это самъ, оно имеет две формы и первоначальную и производную. Оно не имеет притяжательного значения. О нем должны мы сказать поподробнее.

Сам есть признанное и сознанное я; это не то, что себя, где я сознает себя, как предмет; сам есть я – себя, но уже сознавшее себя и ставшее вновь лицом и потому себя сознающее. – Себя – я, как предмет сознания; Сам – я, себя сознавшее и вновь ставшее лицом сознающим. – Итак сам есть то же я, но дошедшее до самосознания. Отвлекшись от простого своего явления, от простого личного имени я, оно должно было принять и приняло форму прилагательного, а вместе с тем и изменения прилагательного: самъ, сама, само; самый, самая, самое.

Но откуда образовалось слово самъ? – Мы знаем, что личное имя у нас: я, сократившееся из язъ, по Ц. -Славянски азъ. Мы знаем, что по-Санскритски я – Агамъ, что по-Зендски я – Аземъ; форма, которую признаем мы древнейшею, ибо в Ведах множественное от я, т. е. мы – Асме– Эта форма существовала и у нас. Этими звуками высказалось сознание на земле, и так как в первое мгновение должны были высказаться вместе и субъект и объект, и дух и образ, и имя и глагол, то в этом слове высказались еще нераздельно, еще безразлично, и имя, и глагол, которые дальнейшим ходом сознания мгновенно разделились и образовали, в дошедших до нас определениях, Азъ и Есмь. Также безразлично высказалось и второе лицо и также разделилось на Ты и Еси. Но об этом должно быть сказано выше. Из Азъ, Аземъ и Асемъ, образовалось и ся; с есть основная существенная согласная первого лица; я, ставши сознанным и явившись как ся, как означающее сознающее действие, сделалось обще и ты и он; ибо во всех случаях здесь выражается собственное личное действие: ты себя знаешь значит: ты знаешь себя как я; твое я совершило путь сознания; он себя знает: он себя знает как я, – его я совершило путь сознания. От этого ся не имеет и множественного, ибо везде это действие личного нераздельно я. Из ся развилось себя, чрез огрубление, аспирацию и т. д. – Личное имя я (ибо в нем собственно совершается ход сознания), поставив себя предметом сознания: ся меня; меня есть уже явление я как одного из определенных моментов сознания, а не сознающего духа, не сознающей личности вообще) и вновь возвратившись к себе, должно было уже отвлечь себя, обнаружив свою общую сущность, должно было стать прилагательным. И оно стало прилагательным: явилось слово самъ. – Таким образом путь сознания в пределах имени таков: я, себя, сам. Я вижу себя, сам. Это простая фраза подтверждает наши слова. То что сказали мы о ся, должно сказать и о самъ, которое придается ко всем трем лицам, – ибо во всех этих случаях слышно, что и во втором и в третьем лице я сознает себя, или другими словами эти лица сознают себя как я. Но как образовалось самъ? По нашему мнению отвечать на это легко. Первоначальна форма я: Аземъ, или Агамъ дают нам возможность предположить и форму Асамъ; из него образовалось самъ [104]. – И как прилагательное, оно изменилось по родам: самъ, сама, само, и потом из него образовалась производная форма: самый, самая, самое. – Первообразная форма, кроме именит. падежей, не употребляется вероятно потому, что этот вид ее, составляющий отвлеченный образ самого предмета, по существу своему должен оставаться в субъективном личном положении, не укладываясь уже ни в объективное, но в другое косвенно зависимое отношение. С великой натяжкой и несправедливо говорят: саму. Так как самъ, сама, само, сами не употребляются иначе как в именительном, а склоняют везде: самый, то употребление для оттенка значения, для приближения к значению сам самой и самой; в винит. же падеже женского рода неловко перенести ударение на ю, самую и поэтому говорят самоё и саму; последнее совершенно неправильно и не должно употреблять. В таком случае можно употреблять самоё; это изменение не раз производимое употреблением, на которое оно имеет право, напр. её. Что же касается до твор. женского самою, то он таков всегда во всех производных прилагательных и это тут уже не есть падеж формы первообразной, а образовавшийся из производной. – Итак первообразная форма: самъ, сама, само, сами, для всех родов употребляется только в именительном падеже, что согласно с ее значением. К этому надо присоединить, что даже в среднем роде само не ставится на месте падежа винительного, и не придается и в именительном к предметам неодушевленным, а только к одушевленным, отвлеченным или одушевленным. Само одно составляет отвлеченное имя: это делается само собой. – Замечательно, что, несмотря на присутствие рода, во множественном числе одно окончание: сами. Личная сила слова самъ допускает только разделительное окончание, на и, не допуская собирательного слитного а и никакого другого. – То же видим мы и во множественном личных имен: я, ты – мы, вы. – Что касается до формы производной, то она, очевидно уже не имеющая того личного значения, какое в форме первообразной, и, как всякая производная, прирастающая к предмету, получающая на нем свою самостоятельность, становящаяся качеством, склоняется правильно, как обыкновенно. – Язык народа допускает в ней полногласную форму.

Мой я; это уже есть отвлеченное имя я как одного из лиц сознания; я в его частном значении, и потому не имеет общего значения сознающего духа. Буква м в мой очевидно указывает на то, что м присутствует в первоначальном я: аземъ, на что указывает и множественное мы; м в то же время есть частная буква я, как с есть буква я – общая; одна выражает его частное, другая общее значение [105]. – Эта буква м образовалась в прилагательное чрез допущение к ней окончания ъ, который и должен был произвести й, а предыдущее ъ о: мой; и так как здесь прямо к корню самого имени придается окончание ъ, а, о, а корень – мъ или в произношении мо, то и образовалось мо-й, мо-я, мо-е, – форма, причисляемая нами к первообразной. – Множ. и, я: мо-и, мо-я. Очевидно, что эта форма, имея частное значение я как одного из личных имен, может становиться во всех падежах. Эта первообразная форма не сохраняется впрочем в других падежах, где приходит на помощь форма производная, не имеющая место в падежах им. и вин. ед. и мн. числа всех родов, в том числе и женского рода, где падеж определен и виден.

Как мой образуется из я, так твой из ты, обнаруживая, как и множ. вы, букву в скрытую в ы. Эта возникнувшая здесь буква в образует корень имени, разумея здесь под корнем имя, лишенное образовательной формы: твъ; ъ, а, о, придаваясь к твъ и смягчаясь, как обыкновенно после гласной, образуют тво-й, тво-я, тво-е; множ. ч. тво-и, тво-я; причем, как обыкновенно, ъ, предшествующий этим образовательным окончаниям, гласным, переходит в омой, относится и к твой.

Из ся точно так же образуется свой. Буква в, также здесь скрытая, также выступает. Что буква в находится в ся, для этого указанием служит Санскритское sva, svayam, имеющее значение себя. – Точно так же к свъ присоединяется ъ, а, о, и точно так же образуется сво-й, сво-я, сво-е; множ. и, я: сво-и, сво-я. – Что сказано о мой и твой, относится и к свой.

Первоначальное м в слове мы переходит в склонении, как это часто бывает и известно, в н. – Мы думаем, что родительное насъ образовалось из перестановки с, м, в первоначальном асмы, asme (Санскр. в Ведах). К этому, выразившемуся в родительном корню нас ъ, а, о, образуя первообразное наш-ъ, наш-а, наш-е, где о переходит в е; перемена с в ш дело известное; множ. и, а: наш-и, наш-а. Это прилагательное еще более обнаруживает и доказывает, что форма личных прилагательных первообразная. – Эта первообразная форма присутствует в падежах им. и винит. всех родов множ. и ед. числа. В женском роде она очевидна: нашу, а не нашую, и по аналогии доказывает еще более, что и формы мою, твою, свою – первообразные. – В остальных падежах приходит на помощь форма производная. – Народ может употреблять ее и полногласно.

Как в родительном падеже от мы обнаружилось коренное нас или мас, так и в родит. падеже от вы, думаем мы, обнаружилось коренное слово: вас. В языке Санскритском находятся и с и в в слове: вы, хотя порознь, в двойств. и множ. – Точно так же, как к насъ, придается к васъ: ъ, а, о и образуется точно так же (причем вероятно ъ исчезает, способствуя с ш): вашъ, ваша, ваше; множ. и, а – ваши, ваша. – Точно то же, что сказали мы о нашъ, идет и к вашъ [106].

Значение мой, твой, свой, нашъ, вашъ, одинаково. – Будучи отвлеченными личными именами прилагательными, они обозначают свойство предмета или явления, – того, чего отвлечение они изображают, и, в более грубой форме, обозначают принадлежность. Выражая частные стороны сознания, а не общее сознание, мой, твой, нашъ, вашъ становятся и в других падежах кроме винительного. Свой от себя, где я само предметом своего сознания (непременно своего), может поэтому и даже должно быть в винител. и других падежах; но самъ, в котором я вновь возвращается к себе, как общее сознание, как высшее проявление в то же время общего сознания, может быть только в именительном падеже, падеже личном, самостоятельном и ни в каком другом. – Самъ с качеством имеет и производную форму. Его чистая отвлеченность дает на то возможность. Тогда становясь качеством, он склоняется, сохраняя значение как качество. Это понятно [107].

От этих личных имен мысль переходит к предмету; и то же отвлечение совершается и здесь. К предмету придается окончание образовательное имени: ъ, а, о. – Окончание ъ, ь, йо(е)в. Напр. слоновъ, зверевъ, злодеевъ. Окончания: а, я переходят по особым законам в ин, напр. собакинъ, Ванинъ; женск. и или ь в инъ или ьнъ, напр. дочеринъ, дочерня, дочерне что натуральность, естественность так сказать их природы не допускает такого отвлечения и также принадлежности себе, личного права собственности. – К этому мы должны присоединить и все имена муж. и жен. рода неодушевленные. Внешним образом составить их можно; но употребление языка их решительно не принимает. – Разве напр. в басне, где намеренно одушевляются неодушевленные предметы, можно допустить такие формы; но это еще более доказывает, что эти прилагательные принадлежат только одушевленному миру.

Понятно, что вначале такое прилагательное должно было выразиться только в первообразной форме, ибо отвлечение известного предмета не может быть общим качеством; это отвлечение должно возвращаться на самый предмет. Таково, вероятно, основное начало этих прилагательных; так вероятно они образовались; и даже до сих пор многие из них не имеют и не могут иметь формы производной, но употребление поколебало их значение и иные стали качествами, потеряв значение чистого отвлечения предмета. – Как скоро прилагательное теряет значение отвлеченного предмета, то и само перестает принадлежать к разряду этих прилагательных; окончание его, встречающееся часто и в других словах, получает уже другое значение и из него образуется производное [109]. – Но если прилагательное сохраняет свое значение, то оно не имеет другой формы, как первообразной; только изменяясь в значении и, можно сказать, выходя из того разряда прилагательных, получает оно форму производную. – Напр. тiуновъ, министровъ, князевъ тiуновый, министровый, князевый. Также: , женинъ, бабинъ; нельзя сказать: сестриный, , бабиный.

Склонение этих отвлеченных прилагательных предметных, непременно имеющих только первообразную форму, в единственном сохраняет ее во всех падежах, за исключением творительного муж. и ср.; почему – было объяснено выше. Во множественном употребление, кроме им. и вин. (им. в вин.), ставит везде форму производную [110].

Но как скоро образуется при таких прилагательных форма производная, так изменяется самый смысл прилагательных и вместо отвлечения самого предмета, вместо принадлежности ему, является сходство с ним: смысл качественный; этот смысл делает возможным не только производную форму при прилагательных отвлеченных предметных, но образует прилагательные в форме производной из имен среднего рода и вообще неодушевленных; мы скажем , дубовый, кленовый, полевой. – Здесь крайне замечательно следующее, что большею частию от имен одушевленных на ъ и ьовъ, образуется прилагательное сходственное на иный, отличаясь тем, как несвойственное мужескому, от прилагательных предметных. Например: шмелевъ, ословъ: , ослиный [112].

В соответствие этому, в смысле прилагательных сходственных, неодушевленные имена женского рода большею частию, вместо того чтобы произвести форму на иный, производят форму – на овыйберезовый, липовый, а не березиный, ; когда же имена одушевленные женского рода переходят в прилагательные сходственные, то окончания ный, ная, ное становятся прямо к корню имени: собачный, дочернiйовый: норковый; так же, и как в мужеском, есть окончание на iй прямо к корню: лисiй, кунiй и пр. Даже есть и на иный: ; впрочем вероятно основное имя уть, – нельзя еще сказать, что оно принадлежало женскому роду [113].

Надобно прибавить здесь еще замечание, что прилагательные предметные сходственные или качественные решительно не имеют и не должны иметь формы первообразной; ибо если она для них возможна, как в слоновый, , то это уже становится сейчас прилагательным другого разряда. Но во всех других случаях, где образуется особое окончание, там эта предметная качественность имеет, ей вполне соответствующую, вполне выражающую ее, форму производную. Сверх того, и в доказательство этому же – прилагательные сходственные на предметы неодушевленные и на имена предметов среднего рода, где первообразная форма в прилагательном предметном Итак мы можем сказать, что прилагательные предметные сходственные не имеют формы первообразной. Но во 1) мы должны заметить, что она может существовать и здесь, но она является здесь уже сокращенною или усеченною формою; напр.: Ах вы луга шелковы. Полева ты моя ягодка. Чтобы узнать, сокращенная ли эта производная или первообразная форма, стоит только употребить выражение, в котором первообразная форма заменяет – есть; если первообразной формы употребить в таком выражении нельзя, то значит, что эта форма производная, сокращенная. Мы говорим собственно про именительный падеж, где эти формы постоянно сохраняются. Мы видели, что в других падежах употребление не строго их придерживается и часто смешивает. Мы можем сказать: ; это платье зелено; но не можем сказать например: эти цветы полевы; это . Также в этом случае указанием служит им. пад. муж. р. ед. ч. Мы можем сказать: бел, красен, добр, хорош и пр.; но не можем сказать: полев, делов, липов, ослин и пр. – 2) Первоначальная форма употребляется тогда, когда имя неодушевленное или имя среднего рода становится прозвищем человека и таким образом делается как бы уже названием одушевленного существа, следовательно допускает от себя и первообразную форму вместе с значением прилагательного отвлеченного предметного. Напр.: , Березин, Поленов; первоначальные прозвания были: Зверь, Береза, ; но такие названия на овъ могут даваться прямо, хотя процесс образования остается тот же.

В сложных, когда прилагательное происходит уже не от одного такого-то предмета, но выражает уже, в составном слове, понятие качества, возможна и первообразная форма; напр.: мои братья близоруки; .

Кроме этих именных прилагательных сходственных, происходящих от собственныхсвойственные. Они образуются от имен чрез прибавление: ско(i)й, ская, ское. Они также употребляются только в форме производной, хотя первообразное, которое всегда молодецки, братски и т. д.

При отдаленном своем отношении к имени, связь прилагательных с предметом слабеет; они уже только от имени и поступают в разряд качественных. Напр.: дубоватый, ; здесь уже слабеет образ самого предмета и прилагательное не непосредственно от имени возникает.

Разделять слова по качеству и по значению не дело филологии, исследующей мысль в самом слове, а дело чистой мысли... С другой стороны определение самих образовательных окончаний и значений их, определение самого образования – есть уже задача другой части филологии: словопроизводства, как мы называем, а не грамматики собственно. Мы коснулись этой стороны словопроизводства, сколько нам было нужно, и даже может быть более.

сходства с предметом, по которому он становится достоянием другого; наконец до свойства его, обобщая предмет, постигая [114] шаг за шагом, что до понятия общего независимого значения, независимого от предмета, и доходит до понятия качества. Здесь уже нет предмета, здесь является одно чистое качество. Мысль доходит до него, и вместе, в слове, до области прилагательных, в полном смысле. К ним мы теперь обращаемся. Здесь мы не думаем и нам не нужно ни входить в разбор значения слов, ни в образовательные окончания и составы слов. Мы уже объяснились об этом выше [116].

Примечания

[92] На полях приписка: “эвъ, энъ овъ, онъ, и т. д.”

[93] Тут сбоку заметка автора на память: “пересчитать все прилагательные предыдущ. разряда, все буквы: к, т, н, в, с, ч”.

[94] Здесь на полях рукописи находится заметка автора: “ – ссора”; не-кто, “, не-кiй, не-какой, не-который; слова собственно сложные; отнести по разрядам”.

“Сказать, что в Ц. -Слав. употребляется первообразная форма”.

[96] На полях заметка: “Трижды – творительный падеж”.

[97] На полях: “перечисляется”.

“Гораздо строже ход понятия и мысли в отвлеченных прилагательных. Гораздо строже вообще”.

И потом несколько ниже: “ко-ль, то-ль, се-ль, qualis, talis, – непременно к разряду ка-къ, та-къ, коль-кой, толь-ко, ”.

[99] В рукописи на полях отметка автора: “Здесь во множественном уже слабеет числительное значение, и возможность множественного возникает оттого, что одинъ имеет и не числительное, но отвлеченно определительное значение”.

[100] Трудно разобрать: ьхъ или ихъИзд.

[101] На полях заметка: “надо объяснить обыкновенное употребление первообразной”. Вообще эта часть рукописи очень перечерчена, полна помарок, междустрочных вписок, трудно разбираемых. Очевидно автор считал все эти места нуждающимися в тщательнейшей отделке. Изд.

[102] Тут подле наша и выше подле моя (во множ.) стоят несколько неразборчивых букв, кажется означающие: .

[103] И действительно сказано пространно в отделе имени существительного, см. стр. 22 – 25 и пр. Изд.

[104] На полях отметка: “оно подтверждается и sum, по-Болгарски самъ (есмо)”.

[105] См. выше стр. 26-32 в I Отделе Грамматики о значении буквы сес в глаголе есть и пр. Изд.

[106] Сбоку рукою автора замечено: “мъ, твъ не корень имени, а самое имя коренное, к которому придается ъ, а, ося предполагается (одно слово не разобрано) корень свъ, то же насъ, васъ”.

[107] На полях рукою автора отмечено: “понятно, что должна быть форма первообразная, ибо отвлечение известного предмета не может быть общим качеством”.

“напр. собакинъ” до слов: “перешедши раз” – набросаны на полях и приурочены к тексту значком.

[109] Сбоку рукою автора отмечено: “самый не то. Самъ есть общее отвлечение сознания и как общее оно может стать качеством самый; но всегда для одушевленного мира”.

[110] На полях сделана автором сноска: “впрочем здесь тому помогает сходство окончаний той и другой формы”; дальше несколько слов, которых невозможно разобрать.

[111] На полях сноска: “быть может здесь и сходство произношения” (т. е. тiуновомъ и тiуновымъ).

[112] На полях отметка рукою автора: “кроме этого есть , воловiй”. Есть еще зачеркнутая строка: “формы – прил. отвл. ослiй; прилагат. сход воловiй”.

[113] Тут зачеркнуты слова: “муж. рода, как гусь”.

[114] Кажется так, слово написано неразборчиво. Изд.

[115] Сбоку на полях есть отметка автора: “Сперва другой – достояние предмета; потом предмет есть достояние другого”.

“Слово – это мысль существующая, живущая”.

Несколько ниже:

“Конечно слово высказалось вдруг. Нельзя сказать, чтоб сперва было имя, потом явился глагол. Нет, они явились вдруг. Слово вдруг появилось во всех частях своих; но если нет порядка и постепенности хронологической, то есть порядок и постепенность логическая, порядок и постепенность мысли. Ее-то надо понять. С какой бы стороны ни начал человек понимать что-нибудь, хоть с конца, хоть с середины, постигнув он сей час, или лучше: сама мысль уже, как скоро она постигнута, утвердит порядок и постепенность мысли”.