Объем.
Всякий предмет имеет в себе сторону общего понятия и следовательно в этом смысле может приниматься и употребляться; но это общее понятие, относительно частных явлений, предстает, как совокупность их. Общее понятие, напр. о стуле, с одной стороны, само в себе, есть единое отвлеченное понятие; с другой стороны, относительно частных своих явлений, т. е. отдельно взятых стульев, – есть понятие собирательное, и вмещает в себе все стулья, какие только есть, ибо они подходят под общее понятие. – Таким образом всякий предмет может выступать своею частною стороною, как явление, и своею общею, как понятие себя же самого, как целого, – понятие, которое будучи обращено к частным своим явлениям, принимает вид совокупности.
Мы говорим здесь о всяком предмете. – В грамматиках у нас говорится об именах собирательных, как об особенных. Имена собирательные выражают предметы, которые даже, как явления частные, состоят из отдельных однородных и однообразных предметов; предметы эти имеют, каждый, взятый сам по себе, свое отдельное особое значение, напр.: лес (деревья), войско (воины), толпа (люди), и пр. – Но никакая внешняя, никакая словесная можно постановить и более разделений, можно наконец перейти в исследование мысли, безотносительно к выражению ее в слове, и потерять из виду Грамматику. – Мы уже сказали наши основания при грамматическом определении и разделении, мы сказали: то только может быть рассматриваемо грамматически в слове, что нашло себе свое внешнее выражение, свою форму в слове. Напоминать эти основания вновь и повторять их мы более не намерены, надеясь на память читающего. – Если даже и принимать здесь это разделение на основании внутреннего смысла слов (на имена собирательные, нарицательные, и пр.), то в сущности оно нисколько дела не изменяет, ибо все таки предмет, как бы ни был он составлен, собирательный он, или нет, является сам по себе целым (лес, толпа), и к нему идут наши вышесказанные слова.
И так, все, что мы сказали выше о частном, общем и совокупном значении предмета, как о необходимой его принадлежности, относится ко всякому предмету и вместе ко всякому Имени. Русский язык заметил эти стороны предмета, и всякий предмет может быть употреблен у нас не только в частном и общем значении, как и в других языках (это понятие общего значения еще не ощутительно в употреблении, по чистой противоположной соответственности единства понятия и частного явления); но и в значении совокупном. – Похожее на это второе употребление есть отчасти и в других языках; везде, например, как и в нашем языке, говорится: много воды, снегу, льду. Здесь впрочем вода, снег и лед поняты не в совокупном значении всех вод, льдов и снегов, а как неопределенное вещество, так что здесь значения собирательного собственно нет. Это имена т. н. сплошные. Но мы кроме того говорим – и это свойство собственно нашего мудрого языка – мы говорим: много птицы, много зайца, много Немца, и т. д. – Сколько раз случается, в этом же смысле, слышать: какой слепень, какой комар! или: (слепней)! как много комара (комаров)! – Здесь значение собирательное прямо является как выводное из общего отвлеченного, родового так сказать, значения [31].
Следовательно, сперва видим, что один и тот же предмет, одно и то же Имя принимается и в общем и в частном значении. Но частное явление, имея на себе всю силу случайности, места, времени и особых условий, поэтому отличается от единого общего понятия и выделяется из совокупности, как явление единичное. В жизни, частное явление не редко выступает своею случайною, частною стороною. Тогда, для выражения его в этом значении, язык образует новую форму. – Имя получает окончание: инъ или ина; этим окончанием обозначается именно частность, единичность явления. Окончание это принимают ошибочно за увеличительное. Часто, точно, придается ему это значение, но совершенно свободно и случайно; придается смысл увеличительный, думаем мы, потому, что предмет, для того, чтобы отделиться от других подобных, должен быть заметен, и поэтому – как самое естественное и обыкновенное в этом случае обстоятельство – велик; но это уже есть дальнейший вывод, умозаключение. Собственное же значение окончания: инъ, или ина, есть: частность, единичность предмета, то есть: всякий в отдельности, какой-нибудь, такой-то, один. Это всего лучше доказывается самим значением: инъ. Инъ значило у нас один, соответствуя Греческому: είς, ένός, Латинскому: unus [32]. – Это значение и теперь удерживает народ; оно слышно в слове: иноходь, иноходец, то есть: одною стороною идущий. – И так, понятно значение инъ после этого объяснения; инъ или ина значит частное, какое-нибудь явление, выделяющееся из общей совокупности. – В таком смысле говорят: рыбина, купчина, , тесина, пчелина, Немчина и Немчин. – Разумеется употребление нередко изменяет смысл того или другого слова, но не изменяет причины, не изменяет основания и общего правила. Так напр.: дубина (дуб), плотина (плот), получили особое значение, но тем не менее о дубе и о плоте можете вы сказать, с увеличительным оттенком: экой дубина! экой плотина!
В доказательство справедливости слов наших, мы можем указать на наши грамоты; напр.: в грамоте Великого Новгорода: бороните купчину Сергиева монастыря [33]; то есть: каждого, отдельно, купца Сергиева монастыря.
Замечательно, что здесь употребляется преимущественно женская форма: ина, а не: инъ, которая встречается гораздо реже и не принимает значения увеличительного, напр.: боярин, господинина объясняются так же, как подобные Имена женской формы, употребляющиеся в мужеском роде. Почему же здесь предпочитается форма женская – это кажется может быть объяснено тем, что имя, переходя в новый, более выразительный вид, изменяет и форму, и определяясь более частно, предпочитает форму женскую, как определенную и действительную, в которую переходит из мужеской, неопределенной. – Весьма замечательно, и в то же время понятно, что Имена среднего рода не имеют формы: инъ и ина. Природа, объект, поглощает значение частное и представляется общими родами и видами предметов. Но, скажут нам: дуб, плот, и др., тоже принадлежат к природе неодушевленной. Но имена эти – мужеского рода: этого довольно. Почему бы то ни было, может быть метафорически – язык придал именам этим мужеский, следовательно как бы одушевленный, личный характер, и поэтому к ним придаются, в слове, все отношения, какие имеет этот разряд явлений (мужеский род). – Язык, сохраняя значение предмета, обнаруживая оное часто в употреблении и поэтому нисколько не насилуя предмет, в то же время сам имеет свой взгляд, сам мыслит и заключает, и выражает это в особом характере, который придает он формою, тому или другому слову; но в частных применениях действуя по своему усмотрению, давая ход иногда метафоре, – слово остается верным общим началам мысли. Предметы, сохраняя свое значение в слове, обнаруживая оное часто в употреблении, – занимают однако же, в языке, место не на основании только своего значения, а на основании слова и вследствие точки зрения языка. Неодушевленная природа выразилась отделом Имен среднего рода, и поэтому эти Имена среднего рода, являющие тот мир, где частность поглощена, следовательно уже имеющие сообразное с тем значение, – не могут иметь окончания: инъ или ина, которым высказывается – частность, единичность предмета. Но, скажут, разве дерево напр. не может быть одно? Конечно может, но здесь речь идет не о числительной единице. Над деревом постоянно носится видовой его образ, поглощающий оное как явление частное. Такой мир выражается в слове Именами среднего рода, несмотря на смысл самого слова, по которому оно может быть и одушевленно, например: животное, существо.
Мы сказали, что частное явление, выступая отдельно, имеет на себе всю силу случайности. Отдельность, единичность явления, когда собственно она выражается – обозначается окончанием инъ или ина. – Но кроме этой единичности, какая же другая особенность может быть у предмета, особенность, сопровождающая и даже еще более определяющая его единичность? – Если мы обратим внимание на добротность, на цвет, целость и т. п., то это будут уже качества, изменяющие самый предмет. – Но вопрос о качестве сюда не относится; объем есть намек, но только намек на качество; для качества, как для особого понятия, существует особый разряд слова. Одна особенность, нисколько не изменяющая предмета, в которой в то же время есть сила выразить его отдельность, единичность, – особенность, вполне сберегающая предмет, это размер или Объем – величина и малость предмета. Здесь нет вопроса о качестве предмета; здесь он целиком, без разбора, весь, как есть, – только в большем или меньшем виде. Поэтому особенность эта, – размер, составляет не особый разряд слова, а только новое, и притом подвижное, изменение Имени в его форме, собственно в окончании.
Мы сказали, что окончание ина (но не инъ) употребляется иногда как увеличительное; но не надо забывать, что здесь основное значение – отдельность или личность явления, а увеличительный оттенок только придается совершенно свободно, и есть уже умозаключение, служит как бы дальнейшим определением отдельности предмета, и принадлежит к предмету, как к явлению, выдающемуся и вполне заметному. – Кроме того, инъ не имеет значения увеличительного, а ина имеет его в тех случаях, когда эта женская форма заменяет другую, образует новое слово и придает ему тогда определенность, т. е. только тогда, когда окончание ина придается к именам мужеского рода. – Следовательно, здесь увеличительность есть понятие случайное, производное, являющееся только иногда при известных условиях; а отдельность, личность предмета есть понятие основное. По этой-то причине Имена среднего рода не имеют увеличительной формы с этим окончанием: инъ, ина.
Кроме понятия единичности, – понятие особенности, странности, заметности явления может выдвигаться вперед, заслоняя понятие единичности. Эта особенность самого явления высказывается в нашем языке окончанием: ище. Этим окончанием высказывается неопределенная странность, , необыкновенное, причем предмет принимает какой-то неестественный образ. Эта неопределенность вызывает окончание среднего рода. В этом смысле шеста жена Иоаннова называется: женище; этот же смысл в слове: чудище. – Из странного и неестественного вытекло понятие юродливости; вследствие чего наши духовные лица, в знак смирения, называют себя именами с окончанием ище: Кирилище, Иванище, и проч. Так как предмет принимает тоже необыкновенный вид, когда размеры его превышают известные границы, то сюда тоже присоединяется и понятие увеличительности. Здесь понятие увеличительности вытекает само собою из понятия особенности предмета, которое здесь на первом плане. Ручище, плечище, показывают не одну величину, но и какую-то необыкновенность. – Основание особенности, замечательности явления, поглощающее значение личности, – дает возможность Именам всех трех родов принимать это окончание, которое и само есть средняя форма, согласно с своим значением. – Разница первого ина и второго ище, как увеличительного, – понятна; первое: ина, отправляясь от понятия единичности, личности (которая не допускает среднего рода), выделяющейся из множества, не обращает внимания на особенность, необыкновенность предмета, а только на величину, которая естественно выдвигает предмет из множества, и приходит тут на мысль. Второе: ище, как увеличительное, отправляясь от особенности предмета, делающей предмет заметным, вытекает, как одно из явлений этой особенности, и присоединяет понятие величины к основному понятию необыкновенности, чудности какой-то.
Не надобно смешивать с этим ище, другое ище, которое есть одна из образовательных, словопроизводных, этимологических форм языка. Например: – гульбище (место или обычай гулянья); топор – топорище (древко топора). Эти же самые слова могут быть употреблены в значении чего-то чудного и увеличенного, но тогда это будет уже значение грамматическое, изменение самого слова. – Точно так ина может быть образовательною формою, напр. корзина, перина. Впрочем, как при ина, так и при ище, мы готовы думать, что окончания эти первоначально сохраняли свое значение грамматическое, которое слилось вместе с словом и перешло в особое утвержденное этимологическое значение, это видим мы в словах: долина – дол, жилище – жило; игрище – игра, зрелище – (зрело).
Окончание ище среднего рода; но употребление сохраняет род самого слова (в его естественном виде). Подобное мы уже видели при известных именах женского рода (пьяница, судья, и проч.). Мы говорим: экой утесище! экое плечище! – Но в именах женского рода, слишком действительных, такое отвлеченное употребление не могло устоять, и мы не говорим: экая ручище; следовательно не могло устоять и окончание ище; оно изменилось, приняло женское окончание и образовало: ища; как: ручища; причем слова следуют склонению имен женского рода. – Кстати сказать здесь, что мужеский род, отвлеченный и идеальный, может быть употреблен с именами женского и среднего рода (то есть по окончанию, разумеется), например: экой пьяница, экой молодчина, экой дружище; но женский род, действительный и положительный, употребляется только с именами женского рода. Род средний, само собою разумеется, по причине противоположной, – преобладания объективности, употребляется только при именах среднего рода. – Он может быть употреблен, если угодно, даже и с целым предложением, наприм.: это: “не хочу знать”, – очень скучно; но такое употребление уже не относится сюда; оно принадлежит к Синтаксису, и там должно быть рассмотрено.
И так у нас две формы Имени, которые имеют в себе значение увеличительное, но не как основное; эти формы: инъ, ина; ище, ищаличности предмета. – Во второй, увеличительное есть одна из сторон замечательности и необыкновенности предмета, его общей особенности, которая и есть здесь основное понятие. В первой форме, совершенно разумно, употребляются Имена мужеского, женского, но не среднего рода; а во второй – мужеского, женского и среднего рода.
Но предмет может быть заметен размером своим и с другой стороны: именно своею малостью. – В этом случае уже непременно заметно это состояние предмета. Увеличительное есть: или вывод, или особенность; но уменьшительное есть здесь главная точка зрения. Предмет должно было заметить, разглядеть, найти, в его малом виде, ибо другие обыкновенные виды того же предмета его подавляют; следовательно здесь необходимо замечается его малость; его миниатюрность, как скоро предмет замечен, кидается в глаза.
Примечание. Окончания на га, та, ха, не суть уменьшительные, как это можно было бы заключить при поверхностном взгляде; они даже вовсе не принадлежат к разряду окончаний, означающих меру предмета; это не что иное, как образовательные окончания, второстепенные, придающие слову особый оттенок смысла. Образование слова по степеням образовательных окончаний очень занятно и важно, но не относится сюда, а к науке, рассматривающей весь состав языка со всеми его разветвлениями, переходами, сродствами; тут корень переходит сквозь тысячи видов, тут соприкасаются ветви не только родственных, но и вообще всех языков. – Это предмет уже собственно Словопроизведения, Этимологии, науки действительно существующей, но возможной, во всей полноте своей, только при всех языках мира. – Считая означенные выше окончания – образовательными второй степени, укажем здесь на их употребление, ибо в нем есть особенность, могущая заставить думать, что они относятся к разряду окончаний уменьшительных. Невозможность для окончания свободно примыкать и отделяться, есть – скажем здесь кстати – принадлежность окончаний этимологических или словопроизводных. Окончания же грамматические живы и переходят от слова к слову, в иных словах кристаллизируясь и теряя свое значение. – Вышесказанные окончания не составляют таких свободных переходных окончаний; это очевидно образовательные формы, но не утратившие еще своего значения, как формы, и не сросшиеся с иными словами, при которых встречаются; так что память первоначального смысла образовательной формы в них не утрачена, и они звучат как бы отдельно, при известных словах, придавая им особенный оттенок. По этому самому есть кажущаяся возможность употреблять эти окончания отдельно, приставляя к словам, но при ближайшем и пристальном взгляде, возможность эта исчезает, и ясно, что окончания эти – очевидно образовательные, лишь сохранившие свою первоначальную свежесть при известных словах и только некоторую ограниченную подвижность. – Га встречается в слове парнюга, от ; мальчуга, если производить это слово от малец; сонюга от соня, и еще разве в некоторых; ибо слов, обыкновенно оканчивающихся на га, сюда относить не следует, как: книга, брага, и проч. Парнюга есть также дальнейшее образование слова, – как коврига, начало которого вероятно ковер, – но в нем слышна отчасти первоначальная свежесть образования. Га не есть свободно переходное окончание. Напр. мы не можем сказать: ручуга, головуга, как говорим руч-ка, голов-ка и т. д. – И так окончание га есть, в наших глазах, окончание словопроизводное, а не грамматическое. К таким же окончаниям принадлежат: та, ха – Мы говорим: Анюта, Гришута; Ванюха, Матюха; но тем не менее не можем так изменить слов: брат, рука, и пр. Впрочем к некоторым именам окончание ха может быть придано, как мы видели это при окончании га; например: сеструха; но однако окончание ха еще реже и труднее здесь, чем га. Та, ха, опять таки, – образовательные окон[58]чания второй степени, которые и встречаются в именах: краса – красота, тяга – тягота; греча – гречиха или гречуха; руба – рубаха; и для означения женского рода: купец – купчиха, и проч. Сверх того все эти окончания очень охотно переводят Прилагательные в Имена; окончание на та переводит в Имена отвлеченного значения, а на ха в Имена значения живого, личного; напр. добр – доброта; прост – простота; добр – добруха; прост – простуха. Но тем не менее, это формы, подобные формам на ца, ба, и прочим образовательным окончаниям, и следовательно не относятся к окончаниям грамматическим, которые мы теперь рассматриваем. – Между тем, мы не можем не признать и особенности значения этих форм и живости их употребления при Именах собственных. Это, по нашему мнению, объясняется довольно удовлетворительно. – Собственное Имя, хотя бы оно и имело какое-нибудь определенное, понятное значение, – уже не в этом значении употребляется; напр. Надежда, как собственное Имя, вовсе не значит надежду (spes). – Собственное Имя перестает иметь значение и становится только предмета. Эта отвлеченность собственного Имени предает слово в полное распоряжение и произвол говорящего; и точно ни одно слово не подвергается таким изменениям неожиданным, негаданным, каким подвергается Имя собственное, лишь бы могла вынести фонетика и благозвучие букв; примеры считаю не нужными [34]. Эта изменчивость собственного Имени дает возможность придавать к нему, по произволу, образовательные окончания, давно уже установившиеся в других словах на известных местах своих. При отсутствии значения самого собственного Имени, при отсутствии значения в самом корне, – смысл окончаний выступает, так что Имя собственное через окончания получает характер, смысл, – окончаниями живет так сказать. Придаваемые к корню собственного Имени, образовательные окончания (что делается доступным при совершенной здесь подвластности слова произволу говорящего) возвращают свою свежесть в словообразовании, и – при отсутствии значения в корне, к которому придаются – выступая в своем значении, приобретают опять тот оттенок, который выражался, быть может, и первоначально, который можем мы открыть и в образованных словах, но едва слышно, ибо при них с незапамятных времен находятся и срослись эти окончания. – Надобно прибавить, что при отсутствии значения в корне, образовательные окончания при Именах собственных слишком определились, окрепли в своем, так сказать обособленном, значении, и поэтому удалились, с другой стороны, от своего духовного образовательного значения, при котором, некогда, переходя в выражение и действительность, стремясь воплотиться, становились они в одно целое с корнем или темой, образуя новое слово. – Можно определить иные окончания Имен собственных. Например, из приведенных нами таких окончаний (так называемых уменьшительных, хотя название это и нельзя найти верным), окончание на ха: Ванюха, Матюха, Мишуха, – имеет в себе что-то грубовато-доброе и простодушное; а окончание на та: Мишута, – что-то ласковое и дружелюбное.
Сказав это нужное объяснение об окончаниях: га, ха, та, причисляемых нами, ради их некоторой подвижности и особого оттенка, все же к категории уменьшительных – переходим теперь к формам уменьшительным слова.
Уменьшительные окончания бывают нескольких слоев, и потому мы так их и разделим. – К окончанию имени придается уменьшительное окончание, причем отнимается, или изменяется последняя буква окончания; сверх того, при таком образовании нового слова, соблюдаются законы благозвучия. Для выражения новой степени и нового оттенка уменьшения, – к уменьшительной, уже присоединенной, форме, которая в этом случае принимается за образовательную, – придается новая уменьшительная форма и образует второй слой. Наконец таким же способом образуется слой третий.
Уменьшительные окончания первого слоя.
Самая простая, первая, уменьшительная форма, – это окончание къ, придаваемое к окончанию Имени. Къ изменяется по родам: къ придается к именам мужеского рода, ка – к именам женского, ко – к именам среднего рода. – Къ, в именах мужеского рода, следуя за ъ, ь, йлесъ, стулъ, конь, змей, – образует трудный выговор: лесъ-къ, стулъ-къ, конь-къ, змей-къ. В таких случаях сам язык помогает выговору и образует посредствующие гласные: о или ё, когда ударение на последнем слоге, и: и, когда ударение не на последнем. Мы предполагаем, что, на сей раз, здесь ъ не переходит в посредствующую, а просто делается незаметным, как в средине слова, присутствуя здесь на столько, на сколько при всякой букве, – и посредствующая буква является только для благозвучия. Это доказывается тем, что в именах женских и средних окончательная буква при образовании уменьшительных откидывается. И так, у нас образуются уменьшительные, в именах мужеского рода, таким образом: напр. лесок, стулик, конек, змеёк. Иногда встречаются в одном слове окончания окъ и икъ; это зависит от ударения: соколок, соколик; листок, листик, и т. д. В именах мужеского рода на ь, видно смягчение при уменьшительной форме; если уже должна быть вставлена буква, то смягчение окончания берется в расчет. – В именах женского рода на а и также на ьа и ь просто откидываются и присоединяется окончание: ка; напр. сила – силка, дверь – дверка, кадь – кадка, шерсть – шерстка. Самое то, что окончательный ь не смягчает произношения, доказывает, что он – сокращенное и, целая окончательная буква, которая начисто откидывается. В именах же женского рода, оканчивающихся на я, где окончательная буква есть а, только смягченная подчиненным уже ему, в качестве согласной, и, – а откидывается, смягчение же удерживается, принимая вид ь; напр.: тюря – тюрь-ка, зоря – зорь-ка, земля – зем(е)ль-ка, доля – доль-ка. В именах женского рода, оканчивающихся на я после гласных, окончательная буква а также откидывается, но смягчение удерживается, и буква и выступает в своем настоящем согласном виде, как й, что допускается произношением. Например: статуя – статуйка, соя – сойка. Имена женские, оканчивающиеся на я после ь, откидывают а перед ка, и из двух смягчений, из двух ь (ь-й), – одно получает гласность, как это и должно быть: напр.: – гостей-ка; бадья – бадей-ка, семья – семей-ка. – Но иногда произношение, с своим требованием благозвучия, изменяет это образование; напр.: Марья – Марька; или даже: свинья – свин-ка (впрочем свин-ка от темы свинъ или свина). – Самое то, что здесь вообще образование производится правильно и полногласно, показывает, что эти отступления допускаются в силу требований слуха.
В именах среднего рода, окончание о откидывается, и к слову присоединяется уменьшительное коозеро – озер-ко, ведро – ведр-ко; для благозвучия: ведёрко. Окончания на ё или е, кажется, не присоединяют ко; но конечно смягчение должно удержаться, как в именах мужеского рода: конек, и пр. – Законы благозвучия, и поэтому переход букв, имеют здесь место; напр.: брюхо изменяет х в ш: брюш-ко; лицо – лич-ко; облако – облач-ко; буквы мягкие заменяют здесь смягчение. Говорится, впрочем, и личикоь, получает гласность и слышится в произношении, как и. Иные слова не употребляют уменьшительного на ко; напр.: крыло, небо; но это не значит, чтоб слова эти не имели его: оно только не употребляется. Здесь, как сказали мы, действуют наиболее законы благозвучия, как и вообще при изменениях слов и при употреблении в речи. – Изменения для благозвучия производит сам язык, и они довольно очевидны, чтобы здесь о них не распространяться.
Мы сказали, что уменьшительная форма непременно обращает внимание не на единичность предмета, а на самый вид его, на самую, следовательно, наружность. В таком случае предметы всех трех родов имеют здесь свое место, ибо здесь нет вопроса ни о единичности, исключающей предметы среднего рода, ни о общем изменении вида предмета, о возведении его во что-то странное, придающем тогда слову род средний (причем женский род, по своей положительности, удерживает свое место). При уменьшительных предмет является, как он есть, с наружным своим определением, вполне сохраняя себя, весь свой образ, и поэтому уменьшительное допускает все три рода. Сказанное нами наиболее прилагается к уменьшительному: къ, ка, ко. Это уменьшительное просто показывает, что предмет меньше своего обыкновенного вида. – Впрочем, здесь надобно сказать одно замечание. Как скоро в языке встречаются два употребления, по-видимому совершенно безразличные, то одному непременно уже придается особый оттенок значения, если в начале и нет его. Так и здесь, в именах мужеского рода уменьшительные: окъ и икъ, – совершенно одинакового значения; но там, где встречаются оба окончания, есть оттенок. Тогда окончание на окъ, очевидно первоначальное, выражает просто уменьшенный вид предмета, между тем как в окончании на икъ слышится уже шутка, и если еще не ласка, то любезность, – обстоятельство, вытекающее из уменьшительного; видно что уменьшенный, миниатюрный предмет представляется милым. Например: роток, ротик; листок, листик; носок, носик; соколок, соколик. Хотя и здесь употребление слегка изменяет иногда эти оттенки.
Параллельно с окончанием: къ, ка, ко, идет окончание: цъ, ца, цо. Но оно, будучи очень употребительно, как окончание образовательное, например: , птица, – гораздо менее употребляется, как уменьшительное, да и тут слово часто теряет свой уменьшительный характер и становится уже особым самостоятельным словом, следовательно уменьшительное окончание (цъ, ца, цо) тогда получает смысл окончания образовательного. Это видим мы и при других грамматических формах, и при уменьшительном на къ, напр.: ножик. Но здесь это встречается чаще: венец, дворец, косица, девица, кольцо, крыльцо; в этом случае, само собою разумеется, уменьшительное: къ, придается к такому слову, как уменьшительное 1-го слоя. – Окончание: цъ, ца, цо, требует перед собою мягкой буквы: потому, в именах мужеского рода, ъ, ь, й, заменяется здесь не о, а е; в именах женского, а, я, ь, переходит в и, а в именах среднего, о, е, ё, переходит в ь; напр.: хлеб, хлеб-ец; ларь, ; злодей, злоде-ец. Мука, муч-ица; семья, семь-ица. Озеро, озер-цо (здесь ь выпущен для произношения); ребро, ребр-ецо и ребер-цо (в первом, для произношения, ь оглашается и становится е); поле, поль-цо; зеркало, зеркал-ьцо.
Окончание: цъ, ца, цо, не ограничивается одним наружным уменьшением предмета; в этом уменьшительном, окончание уже высказывает тот вывод, то понятие, которое составляем мы от уменьшенного, по размеру, предмета, о самом характере предмета, о выражении нравственном, которое он в таком случае принимает в наших глазах. – Предмет в малом своем виде кажется доступнее, беззащитнее и потому как бы нуждается в покровительстве; притом грубость форм исчезает, и предмет становится милым. И так мы видим, что кроме размера внешнего, уменьшительное выражает другое, отсюда вытекающее значение милого: малому милым. Самая ласка предполагает уменьшительность предмета, и вот почему для выражения милого, для ласки, употребляется уменьшительное. Окончание: цъ, ца, цо, есть такое уменьшительное, которое высказывает уже это выводное понятие, высказывает эту нравственную сторону уменьшительной формы, так что даже вовсе не берется иногда в расчет самый наружный размер предмета. Например, слова: братец, сестрица; здесь уже вовсе нет мысли, что брат и сестра малы в самом деле, но этими формами высказывается, что они милы. – Чтобы представить предметы милыми, чтобы высказать ласкающее отношение, на них как бы наводится уменьшительное стекло, и они, уменьшаясь, являются милыми; в том же духе составлены слова: тафтица, бархатец, водица, суконце, и пр. и пр. – Оттенки отношения к предмету уменьшенному многочисленны. – Кроме милого, предмет принимает характер жалкого, бедного, робкого, возбуждающего о себе это сознание в говорящем. Окончание: цъ, ца, цо, преимущественно имеет значение милого, дорогого, любезного; но иногда принимает и другой оттенок; например: хлебец, мучица, ржица; здесь, кроме чувства, что этот предмет мне дорог, в говорящем высказывается часто и чувство собственного смирения, для чего и предмет представляет он в смиренном виде. Оттенки – очень тонкие, которые даются употреблением, и которые исчислить должен словарь самого языка. При уменьшительном на къ, также иногда выступает значение нравственное уменьшительного. Это бывает тогда, когда предмет представляет неопределенную массу (при чем уменьшительность неудобна), или когда у него не употребляется уменьшительного на цъ, напр.: чаек, медок, ручка, снежок.
– Но употребление не изменяет основных определений.
Есть еще окончание уменьшительное первого слоя, которое почти не употребляется, но слышится в уменьшительном второго слоя; поэтому мы считаем нужным здесь сказать о нем. Это окончание на ша; мы думаем, что оно существует в этом виде, ибо им (ша) уже передается не размер самого предмета, а личное чувство человека к нему, чувство ласковое и доброе. Предмет же самый принимает иногда добродушный вид. Так как здесь высказывается личное чувство, и вид, принимаемый предметом, есть уже чисто нравственный, то эта уменьшительная форма уже не является принадлежащею равно всем трем родам, образует как бы новое слово, или новый особый отдел его, и принимает в таком случае женскую форму: ша (как пьяница, судья, и пр.). Уменьшительное ша, слышится в уменьшительном второго слоя, напр.: братишка, парнишка, ведрышко, сеструшка; но можно впрочем сказать: братиша, парниша, сеструша, хотя это употребляется редко. – Замечательно, что эта возможность встречается при именах не только одушевленных, но именно человеческих; можно сказать: мальчиша, сыниша, дочушаволчиша, топориша, и пр. – Окончательная буква имени перед ша переходит в у или в и, в именах мужеского рода; или в у, иногда в и, в именах женского рода; или в ы, также у, иногда и, в именах среднего рода. Мы говорим здесь об ша, употребляющемся в уменьшительном второго слоя: ш-ка; разумеется, при этих переходах соблюдаются обыкновенные правила изменений букв и благозвучия. Примеры: хлебушка, сынишка, речушка, гостьюшка и пр.; возможно: сестришка, и перушко, личушко и личишко. То, что ша слышно в уменьшительных второго слоя, среднего рода, заставляет думать, что в среднем роде должно было быть шо, ибо женский род, употребляясь вместо мужеского, не употребляется вместо среднего. – Это допустить можно на том основании, что предмет в этом уменьшительном получает и неопределенное значение, определяющееся только в женском роде; поэтому может иметь и среднюю форму; но она решительно не употребляется сама по себе. – Можно думать, что имена среднего рода, и вообще все, кроме одушевленных человеческих, быстро перешли через эту форму: ша, выражающую нравственное значение предмета и отношение к нему говорящего, и удержали ее в новом виде, во втором слое, с помощью другой уменьшительной формы. – В уменьшительных и второго и третьего слоя нам предстоит встретить форму: ша.
Кроме того есть окончание на я: теля, ягня, гуся, куря, и пр. В этом я, как мы сказали выше, слышится и звук носовой Церковно-Славянский: #. Что я здесь есть грамматическая форма, приданная к имени, это доказывается во-первых восстановлением, из этих слов, слова первоначального; например: куря – куръ; гуся – гусь, и пр. При иных словах этот первоначальный вид слова неупотребителен, но он несомненно находится в этой уменьшительной форме; напр.: теля – телъ, оттуда: телецъ, , телушка, и т. д. Во-вторых, это доказывается возможностью образовать это слово на я, из какого угодно имени; если оно и не ловко употребляется в единственном, то зато очень ловко во множественном. Французя – Французята, Жидя – Жидята; сомя – сомята, и т. д.
Значение уменьшительного: я, есть малость особого рода. Я показывает, что предмет еще не достиг своего полного вида, еще молод или лучше мал, по возрасту: придает предмету значение детства. Следовательно, это не есть собственно уменьшительное, не есть положительно малое, но есть первоначально малое, которое достигает потом настоящего размера; здесь является понятие детства, малолетства. Но объяснив таким образом его смысл и следовательно оговорившись, мы удержим за этою формою название уменьшительного.
Из сказанного выходит, что это уменьшительное 1) может относиться только к одушевленным существам, или, по крайней мере, к таким предметам, которые могут расти и следовательно иметь возраст. 2) Относясь к одушевленным существам, это уменьшительное может относиться только к таким именам одушевленных существ, которые служат наименованием рода и могут выразить детство; так например, в этом смысле, можно образовать из всякого фамильного имени уменьшительное на я; напр.: Солтык, (я после мягких букв переходит в а); но нельзя сказать например того же о именах: супруг, брат, и т. п. Почему – основание ясно: разве может быть порода супругов, братьев, и т. п.? – Как означающее детство возраста, или малолетство, это уменьшительное, употребительное для имен человеческих, наиболее упо[66]требляется о животных, где наружная сторона возраста кидается сильно в глаза.
Очень ясно, что для имен среднего рода, – которые, по образованию слова, высказывают мир неодушевленный, мир чистого объекта (что бы ни высказывали они по значению слова), – очень ясно, что для имен среднего рода не может быть такого уменьшительного. – С другой стороны, ясно также, что самое это уменьшительное имя, обозначая возраст, где еще не ярко означается пол мужеский или женский, где он поглощается общим возрастом детства или малолетства, очень ясно, что само это имя в первом настоящем своем виде, – рода среднего. Наконец понятно также, почему, образуя уменьшительное имя от имени родового, это окончание на я придается только к именам мужеского рода, ибо именем мужеского рода, неопределенным по своему значению, обозначается самый род вообще (порода), все общее значение имени, и также потому, что самый пол не выступает ярко, не определяется в имени мужеском. Вся определенность, ограниченность, положительность, а вместе и пол, выступает в имени женском; понятно, почему уменьшительное не прилагается к именам женского рода, ибо это не есть уменьшительное пола, а целого породного существа. Сверх того объяснением может служить и то, что дети называются у Индо-Европейских народов – у Славян и у других – именем отца.
овъ; такая же притяжательная форма, а вместе прилагательное, еще более первообразное, есть: ь. Например: Владимiръ – Владимiрь. Ясно, что отсюда образовалось уменьшительное на я, в котором есть отношение отчества, образовалось чрез смягчающее ь. Например: волкъ, волчь, волчата; орелъ, орль, орлята; князь, княжь (здесь уже следовательно двойной ь), княжата; медведь, медвежь (опять двойной ь), медвежата, и проч.
Нам могут сказать, что есть слова: мышата, , и тому подобные, происходящие от женского слова: мышь, лиса, и так далее. На это отвечаем мы сперва, что имена на ь часто переменяют род. – Что же касается до имен, как лиса, сова, и проч., то здесь этою формою называется и самец, следовательно здесь предполагается и мужеский род; а нравственное требование уменьшительного на я есть детский вид породы самой. Наконец здесь надобно предположить утраченную форму мужеского рода: лисъ, совъ, как: кура, куръ (впрочем куръ употребляется редко). Доказательством может служить также слово: утка, общее родовое имя. Самая эта форма: ут-ка, показывает, что оно не первоначально; сверх того и уменьшительное возникает не от этой формы; а именно: ут-я (утенок); и так должна быть другая форма, конечно: утъ. – Тел-ка, тел-я, доказывает то же самое. – Это уже особое созерцание, по которому целой породе животных придается или форма женская или мужеская, как общая; лиса, например, – общая женская форма; гусь – общая мужеская (гусыня употребляется редко, с очевидным намерением обозначить именно пол). Форма женская, возобладавшая исключительно, и даже исключительность формы мужеской – есть явление конечно позднейшее. – Но при переходах слова оставленная форма (мужеская) часто возникает, чтобы дать образование из себя другой форме, в которой эта первая и удерживается. Во всяком случае, употребительная или нет, – форма мужеская, при названиях пород, необходима. Ею собственно обозначается род; она образует . Эта форма возникает в уменьшительных, несомненно доказывая {тем} [здесь] свое существование.
Замечательно, что уменьшительное, человеческое, происходит не от названья: человек, оно слишком духовно; а от особого понятия: ибо в человеке уже другой, высший путь духа и развития, а не возраст, не порода на первом плане. Уменьшительное это именно: робя, дитя. Слово: дитя, имеет даже особый, уже не уменьшительный характер, а просто как бы самостоятельное определение целого возраста, и следует особым изменениям (см. о склонениях) [35].
Теперь вопрос: отчего же это уменьшительное среднего рода приняло женскую форму я? Как объяснить это окончание я?
Прежде всего уменьшительное я не есть чистое определенное я; в нем заключается, в других языках, носовой звук, который в Русском хотя и не существует, но наше определенное я соответствовать # носовому, # других языков, – не может. Поэтому я, заменяющее у нас место # других Славянских наречий, – признаем мы не твердым, определенным я, а возникшим не прямо, и в основании шатким (хотя может быть и твердым в выговоре). Следовательно мы не можем сказать, чтоб уменьшительное оканчивалось здесь на я. Это окончание сходно с окончанием: время, племя и т. д. Отчего же, можно спросить, так слышно здесь я, которое там не слышно? Оттого, отвечаем, что там не на я ударение; вспомним выражение: на племя, племянный. – Не надо забывать, что это я – носовое, которое не имеет своего носового звука в Русском и следовательно подвержено разным изменениям. Смотря по разным причинам, я становится то той, то другой стороною своего выговора, то как ея без носового звука. – Здесь (гуся, утя, и пр.), приняв на себя ударение, оно удерживает поэтому звук я. – Впрочем мы готовы предпочесть другое простое объяснение; именно, что а переходит часто в о и наоборот; точно так же: я переходит в е и наоборот, смотря по ударению и по особому значению, придаваемому, в этом случае, слову (пасынокъ, а не по-сынокъ; растъ, а не ростъ; племя, а не племе, и пр.). Точно такие же переходы можно видеть и здесь. – Сверх того должны мы сказать, что уменьшительное на я употребляется только в Именительном и Винительном падежах единственного числа, и что вообще оно очень мало употребительно; Русскому человеку дико, и в этих двух падежах, говорить, например: это порося, это теля, и он обходит эту форму, говоря: поросенок, теленок– слова, которые имеют уже свое склонение. В других же падежах, вместо теля, порося и пр., употребляется другая форма, на ь мужеского рода, форма производная, суффиксная (с суффиксом т), а не тематическая, именно: теляти, телятемъ; поросяти, поросятемъ, и проч., – склоняющаяся, как: пути, путемъ, и т. д. Подробнее же об этом см. в “Склонениях”.
Слово детя или дитя, получившее самостоятельный смысл, приняло женский род и женское склонение в тематической форме, но имеет и производную форму, с суффиксом т, в которой склоняется как: теля, теляти, именно: дитяти, и пр. Впрочем эту форму мы считаем неправильною, образованною по ошибочной аналогии, по внешнему сходству, по соседству, так сказать, с уменьшительными на я. – Дитя
Вот наши объяснения буквы я и ее разных состояний в окончании уменьшительном, сколько мы нашли здесь это нужным; подробнейшее объяснение этого я и вместе уменьшительного значения, здесь с ним соединенного, см. в “Склонениях”.
Надобно прибавить, что для растительного царства эта форма почти не употребляется. Понятия потомства, родового происхождения, и детства, – здесь еще нет; а следовательно и смысл этого уменьшительного в царстве растительном еще не выступает.
га, ха, та, или вернее, к ша. Оно неупотребительно, но слышится в уменьшительных второго слоя. – Название уменьшительных, как мы уже видели, не всегда может быть точно, как например здесь. Форма, о которой теперь хотим сказать, относится к числу тех, о которых мы сейчас говорили, хотя в другом применении, – именно к числу тех форм, которые возникают мгновенно, не имея собственного употребления; но дают из себя новую форму. На этой степени, на которой стоят они, имеют они скорее значение форм переходно-образовательных. Впрочем отвергать возможности их употребления, хотя неловкого – нельзя. Это форма: ёна, слышная только в уменьшительном второго слоя: ёнка. Но сказать возможно, например: . Здесь уже никак не носовой звук. – Значение не имеет почти ничего сходного с уменьшительным. Оно выражает ласку, но без особой нежности.
Окончания га, ха, та, причислили мы к этимологическим, образовательным окончаниям, еще не утратившим, при иных словах, своего отдельного вида и смысла, и еще придающимся к иным словам и теперь; сюда можно причислить и ра. Доселе еще эти окончания образовательные употребляются (хотя редко), как произвольные, полные известного значения, изменения имени. Жизнь нашего языка делает это возможным. Имя здесь, изменяясь, получает особое значение, особое отношение к говорящему: отношение ласки, дружбы, удивления, шутки. Определять эти изменения трудно, ибо они произвольны, и имеют в то же время характер образовательных окончаний, не кристаллизировавшихся в языке; возможность такого изменения слова бесспорно доказывает жизнь языка. Особого разряда – окончания эти не составляют, следовательно и Грамматика не занимается ими, как особым разрядом. Они относятся, как уже сказано, собственно к Этимологии, где должны занять место под именем подвижных образовательных окончаний. Но мы должны были упомянуть о них, сколько считаем достаточным. – Они важны для нас, ибо от них происходят, на них опираются Грамматические формы; они становятся между ними и словом. Мы причислили, ради некоторой подвижности, окончания эти к уменьшительным, именно 1-го слоя. Укажем на возможные изменения с этими окончаниями, напр.: Дочь – дочуга, дочуха, дочута, дочурадочурка, дочутка. Или еще: Сын – , сынюха, сынюра, сынюта. Сынюра, , едва ли скажется; впрочем вспомним: бычура, Малюта. – Надобно заметить, что подобные окончания, вообще мало употребительные, но однако возможные, преимущественно придаются именам человеческим, ибо в мире человека существует разнообразность ощущений и вместе отношений. Наиболее, как уже сказали мы, относятся они к именам собственным, как потому, что это имена человеческие, так и по другим причинам вышесказанным. – Окончания ене и ша га, ха, та и ра, ибо видим в них уже не случайное, а постоянно возможное, ко всем именам, присоединение их, как грамматических форм, например как уменьшительное: къ. Правда, присоединение это (ена, ша) не самостоятельно, оно опирается на уменьшительную форму: къ, ка, ко, и с ее помощию является во втором слое уменьшительного; но при этом, по крайней мере, вполне оправдано его грамматическое значение. Взятые же отдельно: ена, шага, ха, та и ра. Из теля, куря, и пр. (первообразное очевидно: телъ, куръ) образуется, с помощию суффикса т: телять и телято, и курято, и пр. – Телято, курятотелята, курята. Телять, курять– Мы говорим об этой форме на то, от слов уменьшительных на я, здесь потому, что она не употребляется в единственном, а только во множественном; но она принимает к своей суффиксной форме уменьшительное: къ, ко; напр.: телятко къ – например: телятки (употребительное) – вероятно образовано из мужеской формы суффиксной, единственного: телять – телятокъ или телятекъ. (Впрочем, телятки телятка, как ведерки вм. ведерка– Если форму на я, напр. теля, примем мы за уменьшительное, то дальнейшая форма с къ, напр.: телятки– будет уже уменьшительным 2-го слоя.
Уменьшительные второго слоя.
Форма уменьшительных второго слоя есть тоже простая форма первого слоя: къ, ка, ко, но прибавляемая к окончаниям уменьшительным первого слоя. Вследствие такого прибавления, по законам благозвучия, происходит изменение и перестановка букв. Само собою разумеется, что буквы гласные на конце первых уменьшительных – тогда откидываются. Вот примеры: домъ – , дверь – двер-ка. Домокъ, домоче-къ. , двероч-ка. Очевидно, что домоккъ, или нельзя сказать; также дверк-ка, и смягчение необходимо при уменьшительных 2-го слоя, а также и возникновение гласных, где нужно. Это уже известные законы благозвучия. – Так, например, тоже: тафти-ца, ; ц перед к не допускает наш язык. – Об этих изменениях считаем не нужным распространяться более, ибо они – не вопрос Грамматики, а Словопроизведения и собственно Словообразования.
Къ, ка, ко придаются ко всем окончаниям, рассмотренным в статье об уменьшительных первого слоя; неупотребление иногда вовсе второго уменьшительного определяется неудобством образования его.
К уменьшительным второго слоя принадлежат по форме , поросенокъ и другие подобные, выражающие детство. Но по значению, как замена неупотребительного теля, порося и т. п., они принадлежат к уменьшительным первого слоя. Они, согласно с значением своим, означая род вообще, суть мужеского рода. Мы думаем, что эти уменьшительные одного образования с другими уменьшительными от ёна енъ), напр.: мужиченокъ (мужикъ здесь принимается не как уменьшительное; например: ), вместо которого с особым смыслом, придаваемым женскою формой, употребляется и мужиченка, также и средняя форма: мужиченко
Уменьшительное второго слоя показывает еще большую уменьшительность, но преимущественно показывает личное впечатление, производимое над человеком такими малыми размерами предмета. Здесь более видно собственное желание человека выразить, как мал предмет. – Так как здесь передается более личное впечатление, то отсюда эти уменьшительные носят разные и многоразличные оттенки. – Вместе с этим, там где понятие отдаляется от самого, действительного предмета (где является форма мужеская при именах мужеского рода), и поэтому предмет становится неопределенным, – выступает средняя форма; как же скоро предмет определяется в этом новом, более общем своем понятии или виде – выступает форма женская. Так что одно и то же слово может иметь все три формы: мужескую, среднюю и женскую; напр.: мужиченокъ, мужиченко, мужиченкаупотребляется всегда в мужеском роде. Здесь необходимо прибавить, что уменьшительные второго слоя, от первых двух форм: къ и цъ, соблюдают каждый род и родовую форму: къ, ка, ко, – напр.: , сестричка, ведерочко. – Но остальные, не столь определенного значения, в именах мужеского рода, вообще наименее определенных и оттого наиболее определяющихся, наиболее деятельных и подлежащих отсюда изменениям, – редко употребляются с мужеской формой, удобно употребляются с средней, и всего удобнее и охотнее с формою женской, что впрочем так и должно быть, ибо предмет самый уже отдаляется: выходит наперед его характеристика и личное впечатление говорящего, что– тогда является форма средняя – или чаще определяет его в новый нравственный образ, – тогда является форма женская: солдатишко и солдатишка. Но имена женского и среднего рода удерживают свои родовые формы: сестричка, .
Уменьшительное второго слоя имеет, как сказали мы, разные оттенки; оно выражает миловидность самого предмета, а в говорящем ощущение нежности, шутки и ласкового пренебрежения. Ощущение ласкового пренебрежения высказывается, собственно, в уменьшительном второго слоя, после ша, то есть в: ш-ка; напр.: ручишка, , – и отчасти, но реже, в уменьшительном второго слоя после ена: ен-ка; напр.: сестренка, и т. д. – Тот же смысл был первоначально и в именах Собственных на шка и енкаДашка, Тришка, Петренка, и пр. – Ударение играет здесь роль и изменяет оттенок, так: рученька и рученка– чисто ласковый характер, во втором – ласковый, шутливый и ласково-пренебрежительный. Также: Ванюшка – ласковый, Ванюшка – пренебрежительный, и ныне презрительный. Также: Танюшка, Танюшка. – Вот пример образования уменьшительных 2-го слоя: ручка – ; (ручена) – рученька, ручёнка; (, ручиша) – ручушка, ручишка; () – ручичка. – Уменьшительные других слов еще полнее.
И здесь, во втором слое уменьшительных, произвол употребления образовательных окончаний (о чем уже говорили мы в статье об уменьшительных первого слоя) выступает; но собственно окончаний: шаена, которые сами по себе (без помощи другой уменьшительной формы) употребляются и здесь не совсем удобно; ша и ена слышатся опять, собственно как уменьшительные грамматические формы, уже в уменьшительных третьего слоя. Так напр.: дочура (мы причисляем эту форму, как известно, к категории уменьшительных 1-го слоя); отсюда 2-й слой: ; но можно сказать и: дочуруша. Также напр.: рученарученька и рученка; но можно сказать и: рученуша– Это употребление находит себе оправдание и место в уменьшительных 3-го слоя. Очевидно, что употребление такое весьма может быть редко, и есть уже произвольное действие в языке, дающем такую возможность в силу своей жизни. Окончание на ёна еще затруднительнее в употреблении; напр.: братиша, ручена (отсюда уменьшительное 2-го слоя: , рученка); весьма затруднительно, но возможно сказать: рученёна, братишена– Упомянуть об этих формах нам было должно.
Исследовать разнообразные значения уменьшительных форм, в особенности этого второго слоя, – мы не считаем нашею обязанностью. Употребление придало, и придает им разнообразные оттенки, так что одно и то же уменьшительное, прилагаясь к разным словам, разнится в оттенках своего значения. Это дело уже Этимологии и словаря; собственно к Грамматике, думаем мы, оно не относится.
В том случае, когда уменьшительное первого слоя потеряло значение уменьшительного и перешло в известный соразмерный вид, напр.: , – тогда уменьшительное второго слоя занимает место уменьшительного первого слоя: платочек.
Уменьшительные третьего слоя.
Форма этих уменьшительных опять: къ, ка, кокъ, ка, ко, придаются к окончаниям уменьшительных второго слоя; изменение букв совершается здесь разумеется на тех же основаниях.
Большей против предыдущих, уменьшительности предмета, уменьшительные третьего слоя не показывают. Выражая конечно миниатюрность предмета, но более в ощущении, они выражают [75]постоянно ласковое чувство, прошедшее сквозь определение предыдущего уменьшительного.
Вот примеры: 1-ка2 – брати-ш1-еч2-ка3; (брати-ш1-ена2) – 1-ен2-ка3; руч-ен1-ка2 – руч-ен1-оч2-ка3; (руч-ен1-ена2– руч-ен1-ен2-ка3.
Произвол образования составляет даже и четвертый слой уменьшительных, но об них особенно мы не считаем нужным говорить, ибо основанием здесь служит, сохранившийся вообще в Русском языке, этот свободный произвол образования.
В пример однако употребительных уменьшительных четвертого слоя можем привести: ручененочка, .
Из второго слова (ручененушка) видно, что уменьшительное третьего слоя должно быть: ручененуша
Примечания
[31] Здесь можем мы указать на летопись Нестора: идутъ Русь, безъ числа кораблькорабль, – здесь Именительный, а не Родительный множественного.
[32] У нас встречается в древних сочинениях: иночаадый инорогъ (единорог). У Кирши Данилова: “а иной дурак зашел с носка, его по уху оплел”; то есть: один, какой-то.
[33] Акты Археограф. т. 1. стр. 32.
Марья, Маша, Маня. Матвей, Матюха, Мотя, Мотик. Ксения, Аксинья, . Пелагея, Палашка, Поля. Авдотья, Дуня. Яков, Яша, Якун, Якуша, Яха.
[35] Нам могут возразить, что щеня, , жеребя, цыпля, тоже самостоятельны; но они происходят от названий самих пород, теперь утраченных: порося – ; щеня – сука, которое вероятно имело и мужеское: сукъ. От сукъ могло образоваться (сученята), , сченята, с помощию уменьшительного н, – форма, весьма встречающаяся в Русском языке; например: волченя, . Была ли форма сучата, как волчатау мог быть первоначально ъ, так что форма мужеская могла быть не сукъ, а съкъ, – на какое предположение может навести щеня; в таком случае форма прямая (съчясченя (щеня). Цыпля – цыпка; цыпкою называется курица, причем легко объясняется и мужеское: цыпъ. Жеребя пока объяснить не умею. – Всякое уменьшительное на я дитя имеет особый склад и смысл; оно, как сказали мы, является самостоятельным наименованием возраста детского, и в этом случае – неуменьшительным.
[36] Слово муженекъ, в котором ен – видим мы в словах, напр.: волченята; это относится уже не к грамматическим флексиям, а к словообразованию, к Этимологии; так например, при: толкнулъ, форма: , получает особый оттенок смысла, именно вследствие возникновения буквы о в середине слова.